— В какую сторону он уехал? — спросил Боуз.

— Вы можете спросить об этом администратора.

— Оррин был на остановке один? Администратор не говорил, что там был кто-то еще.

Сандра дождалась, пока Боуз вытянет из Эриел все сведения, какие та могла сообщить, потом вмешалась:

— У меня тоже есть пара вопросов, если вы не против.

Боуз удивленно посмотрел на нее, Эриел со вздохом кивнула.

— В последний раз вы говорили, что Оррин мухи не обидит, помните?

Эриел поджала губы.

— Помню, а как же!

— Он подрался с санитаром, который пытался его задержать, когда он решил сбежать из приюта.

— Вранье!

— Возможно, только у санитара на следующий день была перевязана рука, и он утверждал, что Оррин его укусил.

— Я не верю ничему, что болтают эти люди. Вы, кажется, говорили, что ушли с этой работы?

— Да, я там больше не работаю. Просто хотела уточнить.

Эриел дошла до стены и вернулась.

— Любой не без греха, доктор Коул. Но Оррин и впрямь тихоня. Возможно, я немного преувеличила в нашем прошлом разговоре, но ведь вы работали там, где его заперли, и я боялась ему навредить.

— Преувеличили что?

— Когда Оррин рос, ему несколько раз приходилось драться. Его трудно разозлить, и драки ему не по душе, но это не значит, что он ангел. Соседские ребята его, бывало, донимали — обзывали и все такое. Чаще он убегал, но пару раз расходился.

Сандра с Боузом переглянулись.

— Часто это происходило? — спросил Боуз.

— Даже не знаю… Раз-два в год, когда он был подростком.

— Это серьезно? Ему доставалось, или его противникам тоже?

— Нет…

— Все, что вы расскажете, может помочь нам найти его.

— Не пойму, как… — Она помялась. — Ладно. Однажды он так врезал сынку Льюисонов, что парню зашивали бровь. Но чаще это были просто мальчишеские потасовки. Могли подбить глаз или два. Иногда сильнее доставалось Оррину, иногда другим. Но он после этого всегда переживал.

— Большое спасибо, — сказал Боуз. — Припомните, о чем еще говорил Оррин сегодня утром. Даже если это показалось вам полной ерундой.

— Я же сказала, только о погоде. В кафе он внимательно слушал сводку погоды по радио. Вечером обещали ливень. Он повеселел. «Сегодня вечером, — говорит. — Наконец-то!»

— Как вы думаете, что он имел в виду?

— Он всегда любил грозу. Гром, молнию, все такое.

* * *

Боуз уговорил Эриел остаться в номере, чтобы ему не пришлось искать сразу двоих. Эриел к этому времени более-менее успокоилась и согласилась с ним.

— Только обязательно мне позвоните, как только что- то узнаете!

— Позвоню, даже если ничего не узнаю.

В холле мотеля Боуз перекинулся парой фраз с дежурным администратором. Тот подтвердил, что видел Оррина на остановке автобуса, идущего к центру, но не заметил, сел он в автобус или нет. Худой парнишка в драных джинсах и желтой футболке, стоявший на обочине на солнечной стороне.

— На таком солнцепеке недолго получить и солнечный удар. Автобус ведь ходит редко, раз в сорок пять минут.

— Что теперь? — спросила Сандра Боуза, когда он отошел от стойки.

— Сейчас решим. Хочешь остаться с Эриел?

— Не хочу.

— Мы можем заглянуть в пару мест.

— Ты хочешь сказать, что знаешь, куда он поехал?

— Догадываюсь, — ответил Боуз.

Айзек Двали рассказал нам, как он отключает наблюдение Сети. Турк сидел в напряжении, поглядывая то на Айзека, то на меня.

— Это правда, — сказала я, когда Айзек закончил, и рассказала Турку об остальном. О своей беседе с Айзеком несколько дней назад, о том, что ему известен наш план и что Сеть не слышит наш разговор (во всяком случае. в настоящий момент).

Я не была уверена, что Турк мне поверит, пока он не встал и не подошел ко мне. Мы открыто посмотрели друг другу в глаза — впервые с тех пор, как мы начали планировать побег, в следующее мгновение мы обнялись, торопясь разом высказать все то, что в нас накопилось. Получилась счастливая и бесконечно печальная невнятица. Но что значат слова? Нам было достаточно касаться друг друга и друг другу не лгать. Потом я дотронулась до его затылка, где кожа была еще совсем тонкой, а под ней пульсировала шишка. Он поморщился, и нашим объятьям настал конец.

Повернувшись к Айзеку, он сказал:

— Я тебе очень благодарен…

— Не стоит благодарности.

— …но испытываю смущение. Я был знаком с Айзеком Двали в экваторианской пустыне. Ты на него очень похож, учитывая все случившееся. Знаю, тебя воссоздали из тела Айзека. Но ты в значительной степени — чистокровный уроженец Вокса. И честно говоря, твой голос не очень похож на голос прежнего Айзека.

— Я не прежний Айзек. У меня еще нет имени.

Турк смотрел на него внимательно, как смотрели друг на друга все подключенные к Сети, считывая невидимые знаки.

— То есть я хочу сказать, что не понимаю, зачем ты здесь. Я не знаю, чего ты хочешь.

Айзек перестал улыбаться, в его глазах появился холодный блеск, заметный даже мне.

— Не важно, чего я хочу. Это никогда не имело значения. Я не просил делать мне инъекцию биотехнологии гипотетиков, когда я еще находился в материнской утробе. Не просил пропускать меня через Арку Времени, не просил оживлять, когда я честь по чести умер. Мои желания всегда были неуместны. Неуместны они и сейчас. Моя нервная система объединена с процессорами Сети. Я прикован к Воксу и не могу без него существовать, но Вокс скоро поглотит нечто… нечто непостижимое.

Было заметно, что он старается держать себя в руках.

— Гипотетикам наплевать на такую безделицу, как человеческая жизнь. Им интересен «Корифей». Когда их машины доберутся до Вокса, они поглотят «Корифея» и разрушат Вокс-Кор. Не выживет никто из людей.

— Откуда вы знаете? — спросила я.

— Говорить с гипотетиками я не могу — я не тот, кем меня считает Оскар, — но я слышу, как что-то тикает в темноте. Я улавливаю не мысли гипотетиков, а их намерения. — Его лицо расслабилось, он зажмурился, вероятно, прислушался. Потом покачал головой и посмотрел на Турка. — Ты навешал меня, пока я испытывал мучения. Не потому, что считал меня богом, не потому, что собирался меня использовать, как эти доктора, налетевшие на меня, как стервятники на падаль.

— Ничего особенного, — скромно возразил Турк.

— Если вы можете спастись, то я хочу вам помочь. Это тоже «ничего особенного».