— От камер.

— Гениально, — Ганс опять засмеялся, — Все будут потом пересматривать записи, а там мы с руками у лиц, о да.

— Да, глупо. Еще ты двухметровый, найдут.

— Сто восемьдесят…

— … шесть. Да-да, я помню.

Мы просидели так минут десять.

— Давай так, — предложил я, — Мы поедем к зданию "Траста" и дождёмся, пока Бранн выйдет. Это проще.

— Знать бы еще, когда он выйдет.

— Плевать. Нужно действовать в любом случае.

Я вывернул обратно на дорогу, и через пятнадцать минут мы достигли конечной точки маршрута. Мне удалось выгодно расположить "Ауди" на противоположной входу стороне дороги. Так, что все стоявшие не на нашей стороне машины были чуть впереди. Ровно в час дня мне позвонили. Я не стал брать трубку. Это продолжалось еще пару раз, и только к половине второго телефон замолчал.

— Как будем брать? — спросил Ганс.

— Поедем за ним, — ответил я.

— Если он начнет уходить, то куда, как думаешь?

— Хороший вопрос. Город маленький, и в нем не потеряться. На трассу тоже смысла выезжать нет. Не отор…

Я оборвал предложение, потому что заметил Бранна, который выходил из здания.

— Вон он! — крикнул я и завел двигатель, а Ганс зарядил пистолет.

Бранн быстрыми шагами приблизился к серебристой "БМВ" и сел на заднее сиденье. Мы слегка подвинулись вниз, чтобы нас вдруг не было заметно, и спустя секунду я развернул машину и сел Бранну на хвост. Четыре или пять перекрестков мы ехали спокойно, но перед следующим "БМВ" остановилась у обочины, и Бранн сел за руль, оставив водителя на тротуаре. Его машина рванула с пробуксовкой, и я понял, что нас заметили. Три сотни немецких лошадей позволили так же резко броситься вдогонку. Куда же ты поедешь, Бранн?

Сперва он пытался поворачивать на каждом перекрестке, но после того, как его чуть не развернуло, стал уходить по прямой. Два светофора мы пролетели на красный и чуть не сбили пешехода. Потом он снова стал играть с поворотами. И тут до меня дошло.

— Он едет к полицейскому участку! — крикнул я Гансу.

— Предлагаешь пострелять по нему?

— Нет, это привлечет внимание. Я попробую задеть его.

Я вдавил педаль газа до предела, и четырехлитровый двигатель рванул машину вперед. Мне удалось сократить расстояние между нами до пяти метров.

— Если мы не успеем остановить его до участка, то всё.

— А взять другую машину потом и продолжить погоню?

— Где? Я бы на его месте не выходил из здания.

Через перекресток я понял, что до полиции осталось два поворота.

— Черт с ним, стреляй, — сказал я, открывая Гансу окно.

Он высунулся в проём, и я почувствовал, как кузов чуть-чуть накренился. Выстрел. Разбит правый фонарь. Второй. Дырка в заднем стекле. Третий. Еще одна. Четвертый. Бампер.

Мы приближались к первому повороту. Нужно было завернуть направо, проехать пару сотен метров, повернуть налево, потом еще немного, и вот он финиш. Ясно было, что проблему нужно решить до второго поворота.

Остальные пули Ганс выпустил в момент первого поворота. И не зря. Одна или несколько попали в заднее правое колесо, и "БМВ" выписала разворот у самого перекрестка. Мне ничего не осталось, кроме как идти на таран. Массивный перед "Ауди", как каток, ударил по машине Бранна, и та, упершись в мой бампер, стала отчаянно буксовать, поднимая столбы белого дыма. Мне удалось сместить "БМВ" на тротуар и прижать к стенке, пока Ганс перезаряжал пистолет.

— Давай! — крикнул я и дёрнул ручник, вылезая из машины.

Секунда ушла на то, чтобы достать пистолет. Я не стал близко подходить к "БМВ", которая еще буксовала. В тот же момент её дверь приоткрылась, и рука с пистолетом выпустила пару пуль в Ганса, выбежавшего из "Ауди", а я разрядил обойму в лобовое стекло. После моих выстрелов рука выронила оружие на асфальт, и машина перестала буксовать. Я вскочил на капот своей машины и спрыгнул с другой стороны. Два шага к двери "БМВ" позволили понять, что Бранн мёртв. Его окровавленное тело валялось на сидении, как мешок, и пятью большими пятнами багровели следы от пуль на его рубашке. Надеюсь, это было больно.

Я повернулся к "Ауди", чтобы сообщить Гансу хорошую новость, но не увидел его. Нужно было перенести взгляд вниз. Там он и сидел, держась за испачканное кровью крыло машины.

— Подстрелил меня, ублюдок, — сказал он, скорчив улыбку и откашлявшись кровью.

Я схватил Ганса под обе руки и с великим трудом приподнял. Удалось усадить его вперед, после чего я бросился за руль, потому что где-то за квартал очень явно зазвучала сирена.

— Держись, сейчас оторвёмся, — сказал я то ли Гансу, то ли себе и быстро рванул по улице.

К Вертену ехать было нельзя. Дерьмо. В больницу Ганса тоже не повезешь. Потом ему придется сесть. И надолго. Я машинально направил "Ауди" на загородную трассу и через три минуты уже не слышал воющей сирены. Вроде ушли. Я посмотрел на друга. Он был в сознании.

— Есть те, кто могут помочь? У тебя на работе? — крикнул я.

Он помотал головой. Я аккуратно сбавил скорость и перестроился на обочину.

— Ганс, сколько пуль? Сколько в тебе? — стал спрашивать я, аккуратно шаря по его мокрой рубашке.

Он положил свою руку на мой локоть, и этот жест означал просьбу оставить его.

— Уже, — он отдышался, — Поздно.

А я не верил, что поздно. Хотя объективно уже не было шансов. Он не восстановился после старых ранений, а новые только ухудшили положение. Однако я решил, что ему нужно жить. Любой ценой, но жить. Я не готов так отпускать друга.

Я стал выворачивать руль, чтобы развернуться и отвезти Ганса в больницу. Он, уловив это, сжал мой локоть из последних сил. Это было не больно, а сравнимо с детским рукопожатием.

— Не надо, Лео, — сказал он и сильно закашлял, а я зажал педаль тормоза.

Не знаю, что за оцепенение вдруг схватило меня.

— Моя очередь умирать, — произнес Ганс, и это были его последние слова.

Он замер на пассажирском сидении с улыбкой на лице и открытыми глазами. Повсюду была кровь.

Я не мог видеть этого, и потому опустил веки. Сначала — его, потом свои. Нельзя описать того, что творилось во мне. Я хотел выть, крушить всё вокруг. И даже то, что виновный в смерти Ганса сам уже отправился в ад, не спасало положения.

Я сжал левую руку в кулак, прислонил к бровям и почувствовал, как горячие слёзы потекли из глаз. Я был обязан ему жизнью и теперь уже точно не верну долг.

В этой жизни можно быть кем угодно. Ни я, ни Карл никогда не мирились с тем, что вроде как по жизни что-то кому-то должны. Не создаешь долгов — никому не должен. Отчасти поэтому моя работа привела к успеху. Отчасти поэтому я теперь сидел с трупом друга в машине.