– Я боюсь, что ты уже не сумеешь остановиться, Жозеф. Помимо своей воли ты оказался деталью дьявольского механизма, который уничтожит тебя. Нельзя безнаказанно бросать вызов богу. Рано или поздно пробьет твой час…

– Если я буду ждать его подле тебя, мне нечего бояться. И потом… может быть, ты поможешь мне измениться. Мы будем жить здесь вдвоем так спокойно, так счастливо!..

Ясные глаза Лоренцы на мгновение затуманились. Ее взгляд внезапно устремился вдаль, за стены этого ненавистного для нее дома. Точно такой взгляд бывал у нее, когда Калиостро заставлял ее уснуть, чтобы с ее помощью проникать за туманную завесу, за которой скрывается будущее, и видеть то, что происходит вдалеке.

– Мы не успеем здесь пожить, Жозеф! Перед нами опять лежат дороги, новые, нескончаемые дороги.

В самом деле, утром 13 июня дверь дома на улице Сен-Клод снова зашаталась под ударами кулака все того же полицейского чина. При нем был документ, скрепленный королевской печатью: Калиостро и его жене предписывалось покинуть Париж в течение сорока восьми часов, Францию – не позже чем через три недели…

– Я же говорила, – прошептала Лоренца. – Нам здесь не дадут времени устроить счастливую жизнь.

Калиостро в молчании снова перечитал пергамент, затем свернул его и протянул полицейскому.

– Скажите королю, что мы повинуемся! – Затем, повернувшись к Лоренце, он с нежной улыбкой раскрыл ей объятия. – …Мы будем счастливы в другом месте! Вокруг нас – огромный мир, и, если нас гонит Франция, найдется сотня стран, где нас охотно примут. Достаточно того, чтобы желать, по-настоящему, страстно желать быть счастливыми. Ты хочешь этого?

Лоренца прижалась к мужу, укрылась в его объятиях на глазах у пораженного полицейского, которому никогда еще не приходилось видеть таких покладистых изгнанников.

– Я постараюсь. Уедем, Жозеф… Ты прав. Уйдем скорее из этого дома! Я слишком много здесь плакала.

В тот же вечер почтовая карета уносила их к Кале. Снова начиналась бродячая жизнь, но теперь Лоренца, уверенная в том, что узнает наконец счастье, без страха смотрела в будущее.

Но от своей судьбы не уйдешь… Первым городом на пути изгнанников стал Лондон, и там, едва они приехали, Калиостро вынужден был принять одного из тех таинственных посланцев, которых так много было в его прошлой жизни. Он надеялся, что теперь сможет жить как обычный человек, позабыв о политике. Оказалось, что он все-таки не имеет на это права.

Из Лондона Великий Копт и его жена отправились в Швейцарию. В Бьенне они остановились у художника Лотербурга, предложившего им гостеприимство на то время, пока Калиостро будет проповедовать. Но у художника была слишком уж красивая жена, а сам он был почти так же ревнив, как Лоренца. И вечным странникам пришлось, не дожидаясь кровавой ссоры, снова трогаться в путь – сначала в Экс-ле-Бен, тогда принадлежавший Сардинии, затем в Турин, Ровередо и Тренто. Повсюду Калиостро оставлял за собой свои знаменитые масонские ложи, основной задачей которых было подрывать установленный порядок и разрушать религиозные принципы.

И отовсюду их рано или поздно изгоняли. Вот тогда-то Лоренца, вконец утратившая надежду на счастье, впервые показала характер и проявила собственную волю. Когда Жозеф предложил отправиться в Австрию, она взбунтовалась.

– Мы едем в Рим! – спокойно заявила она. – В Рим, и никуда больше!

– Ты с ума сошла? Ехать в Рим – все равно что самому броситься зверю в пасть. Ты думаешь, инквизиция меня по головке погладит за то, что я проповедую свободу мысли? Ты хочешь затащить меня в самую цитадель тех принципов, против которых я веду борьбу?

– Или Рим, или я с места не двинусь! Если ты решишь ехать в другое место, Жозеф, я с тобой не поеду. Я устала от такой жизни. И если ты действительно этого захочешь, в Риме ты будешь в не меньшей безопасности, чем в любом другом месте. Достаточно, чтобы ты вел себя прилично.

– Ты бросишь меня? Ты, Лоренца?!

Она спокойно выдержала взгляд, от которого ее в течение стольких лет бросало в дрожь.

– И без колебаний! Ты ведешь меня к вечной погибели, Жозеф, и я не хочу больше следовать за тобой. Или ты отвезешь меня домой, или поедешь дальше один…

Калиостро опустил голову. Несмотря на все превратности судьбы, все несчастья, какие им пришлось пережить вместе, несмотря на то, сколько раз и как яростно они ссорились, несмотря на все грубые сцены, он был сильнее, чем когда-либо прежде, привязан к Лоренце, а возраст, который уже начинал давить ему на плечи, превращал эту любовь в ревнивую, собственническую и почти болезненную страсть. С тех пор как они покинули Париж, прошло уже три года, а обещанное счастье все никак не приходило. Если он хочет сохранить Лоренцу, он должен на этот раз уступить, подчиниться ее воле… какой бы ценой потом ни пришлось за это расплачиваться.

– Мы едем в Рим, – наконец решил он. – Я сделаю так, как ты хочешь.

Должна же была таинственная рука, которая столько лет издали направляла его действия, наконец отпустить его. В последние несколько лет Властелина Тайн считали умершим, но Калиостро по некоторым признакам, по некоторым полученным им распоряжениям имел основания сомневаться в том, что это может быть правдой. Как бы там ни было, на этот раз он отважился действовать так, как если бы действительно начал сам распоряжаться своей жизнью. Он захотел и для себя той свободы, которую проповедовал другим, потому что на сей раз этого хотела и Лоренца… Ей столько пришлось вытерпеть из-за него, она заслужила право в свой черед решать их судьбу. Он мысленно твердил, словно стараясь самого себя в этом убедить: «Да… мы поедем в Рим… В конце концов, может быть, ты и права… Может быть, я действительно ничем не рискую?»

Впервые любовь в душе Калиостро восторжествовала над осторожностью. Но разве мог когда-нибудь хоть один человек избежать того, что было ему предначертано?

В начале августа 1789 года на Рим обрушилась нестерпимая жара. Зловонные испарения, поднимаясь от почти совсем пересохшего Тибра, расползались по всему городу, принося с собой болезни и смерть. Но в церкви Сан-Сальваторе в Кампо, где заканчивалась вечерняя молитва, было прохладно, как в погребе.

Спрятавшись за одной из колонн поблизости от исповедальни, из которой она только что вышла, Лоренца углубилась в молитву. Опустившись на колени прямо на холодные плиты пола, сгорбившись и пряча лицо в ладонях под спускавшимся с ее головы длинным черным покрывалом, она горько плакала. Гул органа доносился до нее словно сквозь густой туман, вместе со спокойным голосом священника, продолжавшим раздаваться в ее ушах. Этот священник, чьего лица, скрытого в непроницаемой тени исповедальни, она так и не увидела, только что нанес ей жесточайшую рану.

– До тех пор пока вы не перестанете пользоваться плодами преступных деяний этого безбожного, нечестивого человека, с которым вы живете, я не смогу отпустить вам грехи…