Делагранж, который, прежде чем стать авиатором, был скульптором и художником, не мог разгадать, что скрывается за непроницаемым выражением лица Уилбура, и ему как истинному французу было тяжело понять его и почувствовать симпатию к человеку, избегающему проявления элементарных человеческих чувств и желаний. «Даже если этот человек иногда соизволяет улыбнуться, можно с определенностью сказать, что он никогда не знал douceur [сладости] слез. Есть ли у него сердце? Любил ли он? Страдал? Загадка, тайна».

При этом Делагранж открыто заявлял в статье, написанной для журнала «Иллюстрасьон», что «Уилбур Райт – это лучший пример силы характера, который я видел. Несмотря на саркастические замечания и насмешки, несмотря на западни, окружавшие его все эти годы, он не дрогнул. Он верит в себя, в свой гений и молчит. Он очень хотел доказать всему миру, что он не лгал».

Для Франсуа Пейрэ, который видел Уилбура чаще, чем другие, и знал о нем больше, тот был un timide – простым, тихим, застенчивым человеком, но также и «гением», который мог работать как плечом к плечу с рабочими с фабрики Болле, так и в одиночку, мог питаться тем, что приготовил сам, и делать все, что необходимо, почти в любых условиях. Он всегда шел своим путем, не пускал пыль в глаза и не играл на публику. «Нетерпение сотен тысяч человек не могло ускорить ритм его шага».

Кроме того, Пейрэ, в отличие от других, имел представление о том, насколько широко образован Уилбур, и слышал, как «в редкие моменты расслабления» тот со знанием дела говорил о литературе, искусстве, истории, музыке, науке, архитектуре или живописи. Пейрэ считал, что преданность этого сына священника своему призванию была подобна тому, как если бы одаренный человек посвятил свою жизнь религиозному служению.

В конце одного длинного дня в Ле-Мане Пейрэ застал Уилбура пристально смотрящим вдаль, как будто грезящим наяву. Пейрэ писал, что это напомнило ему «монахов в Малой Азии из монастырей, находящихся на недоступных горных пиках. О чем он думал тем вечером, когда на абрикосовом небе умирало солнце?»

В четверг 13 августа Уилбур опять летал, и на этот раз он сделал несколько кругов над полем. Это был его самый длительный полет в Ле-Мане перед самой многочисленной толпой, которая радостно приветствовала каждый круг. Крики были такими громкими, что он летел на высоте почти 30 метров, чтобы не так был слышен отвлекающий шум.

Уилбур пытался усовершенствовать использование рычагов управления и после одного виража увидел, что летит слишком низко. Пытаясь набрать высоту, он допустил «прокол», как сам позже рассказывал Орвиллу: толкнул левый рычаг вперед вместо того, чтобы потянуть его назад. Левое крыло задело землю, произошла, как он сам признал, «довольно неприятная авария». К счастью, пилот не пострадал.

Несмотря на это, восхищение толпы нисколько не уменьшилось. Люди, лучше знакомые с летным делом, были впечатлены еще больше, чем обычно. Один француз-конструктор самолетов сказал репортеру «Нью-Йорк геральд»: «Мистер Райт также великолепен во время аварий, как и во время полетов».

Уилбур едва мог поверить в перемену настроя всех – прессы, публики, французских авиаторов и авиаконструкторов. «Все вопросы о том, кто придумал летающую машину, исчезли, – писал он Кэтрин. – "Фурор" временами доходит до сумасшествия, если называть вещи своими именами. Я не могу даже помыться без того, чтобы на меня не пялились пара сотен человек. К счастью, все кажутся преисполненными дружелюбия».

Хитом стала новая песня «Он летит». Кроме того, к большому удовольствию Уилбура, стараниями Харта Берга в его лагере поселилась бездомная собака, нареченная Флайером.

Чувства тех, кто оставался дома, выразила в большом материале газета «Дейтон геральд». Мы все гордимся братьями, говорилось в нем, но не из-за того, что это веяние времени, а «из-за их настойчивости, упорства, верности своим убеждениям, их неустанного усердия и оптимизма и, прежде всего, из-за их истинно американской способности стремиться к успеху и добиваться его».

В своем письме Кэтрин заверяла Уилбура в том, что вся семья взволнована новостями из Ле-Мана, но, несмотря на гордость, которую они испытывают, в данный момент намного больше они переживают из-за юного Милтона, 15-летнего сына Лорина, который заболел тифом и борется за жизнь. «Сколько раз, с тех пор как заболел Милтон, мы молились о его выздоровлении, – писала она. – Конечно, мы были восхищены твоим полетом… но сейчас мы не можем получать удовольствие от чего-либо. Если бы мы не были в таком удрученном состоянии, мы бы отправили поздравительную телеграмму!»

Через неделю она с радостью сообщила, что Милтон выкарабкался, а дейтонские газеты по-прежнему неистовствуют по поводу новостей из Ле-Мана. Они даже предлагают устроить грандиозную «торжественную встречу».

Из-за вынужденного перерыва в демонстрационных полетах до завершения ремонта у Уилбура появилось больше времени, чтобы оценить тех, кто его окружает, и насладиться вниманием, которое ему уделяли. Он написал отцу: «Местный производитель консервированных продуктов поставляет "всевозможные сорта самых лучших сардин, анчоусов, спаржи и т. д. и т. п., какие вы только видели". Люди в Ле-Мане очень дружелюбны и горды славой, которой их город удостоился благодаря этому [испытаниям]. Я получаю бесчисленные букеты, корзины с фруктами и т. д. Рабочие на фабрике Болле собирают пожертвования, чтобы преподнести мне свидетельство своей признательности. Они говорят, что я – тоже рабочий».

Когда командование французской армии предложило Уилбуру более просторное поле для его демонстрационных полетов, он согласился, и потому полностью отремонтированный «Флайер» был перемещен на 11 километров восточнее, в Камп д´Авур. «Новое поле намного больше и безопаснее прежнего, – сообщил Уилбур домашним. – Я могу прошагать четыре мили [6,4 километра] по прямой и не наткнуться ни на что опаснее кустов».

21 августа он возобновил полеты в д´Авур, а толпы зрителей, приезжавших на специальных поездах, становились больше с каждым днем. «Возбуждение иногда переходило границы всякого понимания».

Несмотря на то что Камп д´Авур был, как говорится, «затерян в лесах» и расположен не так удобно по отношению к городу, как ипподром в Унодьере, зрителей стало много, как никогда. «Фигаро» писала: «Их любопытство слишком сильно» и «они стекаются сюда из отдаленных мест» лишь для того, чтобы узнать, что Уилбур по той или иной причине в этот день не летает. «Не имеет значения, – отвечали они, – мы приедем еще раз». Выглядело это так, будто чем меньше он летал, тем сильнее становилось любопытство толпы.