– А вот теперь пора, – сказал Михаил шепотом. – Держись, Гайдуллин. Не знаешь еще, с кем связался… А ты, Обизат, только не лезь под пули…

Он чувствовал холодную злость Макрона, в таких ситуациях был много раз, знает много хитростей и уловок в бою, но сейчас в самом деле злился, хотя и не понимал, в чем дело.

За цепью боевиков с автоматическими винтовками и короткоствольными автоматами осторожно двигаются трое гранатометчиков и один с минометом.

Обизат стреляет редко, однако, судя по реакции боевиков, что то и дело залегают и открывают ответный огонь, ее пули находят цель.

Боевики с подствольными гранатометами настолько сосредоточены на своем оружии, что Михаил, почти не скрываясь, напрыгивал со спины и убивал быстро и жестко. Лишь минометчик успел оглянуться, но десантный нож вошел по самую рукоять в распахнутый для крика рот.

Гайдуллин молодец, знает силу Макрона, потому постарался не оставить ему ни единого шанса. За боевиками, которых послал явно на убой, о чем те не подозревают, еще восьмеро в маскхалатах. Идут крадучись, почти неотличимые от травы и кустарника, если, конечно, не присматриваться.

Сам тоже где-то с ними, но Михаил, как ни присматривался, так и не увидел ни в первой цепи, ни среди тех, кто двигался скрытно сзади. Впрочем, командиру положено быть чутким, как зверь в лесу близ города, и внимательным, как шахматист, когда на кону жизнь.

Сильнейшее напряжение давало о себе знать все сильнее: чувства обострились, слышал звуки, которые раньше ни за что бы, чуял даже отдаленные запахи, а во всем теле такая злая мощь, что все время по-дурацки жаждалось схватиться с кем-то диким и рогатым.

Однако человек стал человеком, когда научился давить в себе зверя, потому Михаил, держа чувства в кулаке воли, неслышно скользил от одного в маскхалате к другому, такому же медленному, неповоротливому и хрупкому.

Оставалось трое, когда от дома хлопнули два выстрела. Один боевик выронил автомат, второй торопливо выпустил длинную очередь, третий торопливо плюхнулся за ближайший валун и выставил перед собой ствол автомата.

Михаил прыгнул со спины, и хотя вроде бы нет чести бить в спину, но война вообще бесчестное дело. Двое пали с разбитыми головами, он пробежал к домику, а из окошка донесся голос Обизат:

– Больше никого, мой повелитель!

Он вошел настороженно, сердце стучит громко и мощно, в первой комнате трое убитых, дальше не прошел ни один, оглядел Обизат.

– Ты как?

– Ни царапины, – сообщила она гордо.

Он еще раз окинул взглядом убитых.

– Странно, его среди них нет. Значит, еще не все.

Она спросила с серьезным личиком:

– Первая волна?

– Разведка боем, – сообщил он. – Но он придет. Это дело чести, как говорится, хотя честью здесь и не пахнет.

Он не договорил, прислушался, вместе с Обизат осторожно выглянули из окна.

С того же направления, откуда прибыли они, показался пикап повышенной проходимости. В кузове длинноствольный пулемет, как сразу определил он, хотя с такого расстояния раньше и сам пулемет разглядел бы с трудом, но сейчас мог бы различить даже царапины на корпусе, если бы начал всматриваться.

Автомобиль съехал с дороги и направился достаточно резво в сторону дома.

– Хорошо, – сказал Михаил, – пусть подъедет на расстояние выстрела…

Автомобиль, однако, замедлил скорость, в кузове поднялся во весь рост человек и, ухватившись за рукояти пулемета, дал длинную очередь в сторону дома.

– Сволочь, – сказал Михаил с сердцем, – мог бы поближе…

Пули с силой ударили в стены, выбивая крупные куски засохшей глины. Дом заполнился грохотом, взлетела пыль и мелкая крошка. Обизат вздрагивала, пригибала голову, Михаил обнял ее за плечи и прижал к себе.

Она спросила пугливо:

– Крупнокалиберный?

– Да, – ответил он. – Нравится?

Она вздрогнула.

– Такая мощь… Мне почти страшно.

Он изготовился, прислушиваясь к выстрелам и просчитывая движения пулеметчика.

– Не высовывайся, – велел он. – Держать оборону проще. Отстреливай, как ты уже делала, когда начнут врываться в дом. Это тактика успеха.

Она кивнула, очень серьезная и уже собранная.

– Я все сделаю, мой повелитель!

Он удерживал ее под укрытием основания стены, там она особенно толстая, а стены самые надежные, прислушивался. Пули с диким грохотом бьют в стены, разносят остатки оконных рам, в помещении разрастается облако пыли, пахнет гарью и разрушением.

Пулемет лупит с такой мощью, словно совсем близко в дом часто-часто бьет скорострельная пушка. Облицованная темной кафельной плиткой стена покрылась белыми пятнами, в середине каждого дыра, в которую пролезет ручка лопаты.

Устрашенный Михаил присел за спинкой дивана, но когда две пули с легкостью прошили и ее насквозь, оставив вытянутые, словно щупальца осьминога волокна, он перекатился дальше, прокричал:

– Стойте!.. Поговорим!

Из одной из дыр в стене толстой струей брызнула горячая вода. Михаил в изумлении отдернул руку, явно одна из пуль пробила трубу, на голову и плечи посыпалась мелкая крошка облицовки, но откуда в таком месте трубы с горячей водой…

Обизат, согнувшись в три погибели, снизу чаще поглядывала на него, чем в сторону противника.

Михаил прокричал во весь голос:

– Не стреляйте!.. Я выхожу!

Пулемет затих, настала звенящая тишина, Обизат спросила:

– Что делать мне?

– Не спеши, – велел Михаил. – Подпусти поближе. Ты стреляешь быстро и точно, пользуйся этим. Нужно узнать, сколько с ним явилось человек.

Она послушно кивнула.

– Чтоб никто не ушел?

– Точно.

– Как скажешь, повелитель.

Он выскользнул через заднюю дверь, Обизат неотрывно наблюдает за пулеметом, Михаил скрытно пробежал метров на пятьдесят в сторону, оттуда увидел Гайдуллина, тот вышел из-за пикапа с лаунчером в руках, привычным жестом опустил на плечо и начал ловить в прицел домик.

Михаил крикнул:

– Погоди!.. Не стреляй! Я здесь.

Гайдуллин поинтересовался, не убирая пальца со спускового крючка:

– А кто оттуда так умело отстреливает моих людей?

– Девочка, – напомнил Михаил. – Ты ее видел!.. Что тебе тот ребенок? Ты шел за мной, я здесь.

Гайдуллин потребовал:

– Брось пистолет.

Михаил послушно разжал пальцы, пистолет выпал на землю.

– Так не пойдет, – сказал Гайдуллин. – Отшвырни копытом.