Фарук не помнил, что знает Вера. Сообщил ли он этой ужасной женщине свой домашний адрес или указал адрес госпиталя для детей-калек? Разумеется она написала ему о клубе Дакуорт. Это оказалось единственным, что она помнила об Индии и Бомбее. Несомненно, она гнала от себя прочь воспоминания о корове.

— Будь прокляты проблемы других людей! — с досадой пробормотал Дарувалла, который был аккуратным, педантичным человеком, поскольку работал хирургом. Неряшливость отношений между людьми его просто коробила, особенно когда он чувствовал ответственность за их жизнь. Что случилось с человеческими существами, если они превратили в хаос основополагающие отношения между родителями, детьми, их родственниками?

Доктор не хотел прятать Дхара от его брата. Он не хотел причинить боль Дэнни Миллсу, предъявив жестокие свидетельства лживых поступков его жены. Скрывая их, он этим защищал Веру. А Дхар, узнав некоторые подробности жизни матери, испытывал такое отвращение, что уже к двадцати годам потерял к ней всякий интерес. Он не хотел ни видеть ее, ни встречаться с ней, чего не скажешь об отце — желание узнать о нем как можно больше долго не оставляло Дхара, однако впоследствии он смирился с тем фактом, что никогда не узнает, кто он.

В свои 39 лет Джон Д привык к своему положению, но кто не захочет познакомиться, даже просто встретиться с братом-близнецом?

— Мартин, вот твой брат. Придется привыкнуть к этой мысли, — репетировал Дарувалла то, что он скажет кандидату в священники, внутренне полагая, что все миссионеры в какой-то степени простоваты, если не придурковаты. Посвятив Мартина в эту тайну, он хорошо накажет Веру, размышлял Дарувалла. А может быть, случится и другое — узнав обо всем, Мартин выбросит из головы эту блажь и не уйдет из мира. В докторе заговорило английское начало, которое взвивалось на дыбы при одном упоминании об обете целомудрия, как он ужасен!

Фарук вспомнил, что его отец говорил о целомудрии, исходя из опыта Махатмы Ганди. Великий Ганди женился в 13 лет, а в 37 принял обет полового воздержания.

— По моим подсчетам, — говорил старый Ловджи, — у него было 24 года секса. Многим за всю жизнь не удается продержаться так долго. Итак, Махатма выбрал путь полового воздержания после 24 лет сексуальной активности. Это был долбаный любитель женщин, вокруг которого крутились десятки дамочек, подобных Марии Магдалине!

Отец говорил это с видом и тоном величайшего знатока, Фарук до сих пор представляет и слышит его. Он вообще был резок, напорист, насмешлив — и когда хотел кого-то дискредитировать, и когда кому-то давал советы. Тоном самозваного эксперта он судил о медицинских проблемах, высмеивал предрассудки. Обращаясь к любому человеку и по любому поводу, Ловджи Дарувалла вкладывал в свои слова неизменный пафос, сделавший его известным человеком в Индии времен ее борьбы за независимость и отделения от Пакистана, который авторитетно излагал свои мысли о необходимости медицины катастроф.

— В случае необходимости проводите ампутации и обрабатывайте тяжелые ранения, прежде чем заниматься переломами и кровотечениями. Лучше всего, если таковые имеются, оставлять все ранения головы для специалистов, — поучал Ловджи.

Досадно, что подобный умный совет был обращен к делу кратковременному, хотя и посейчас энтузиасты все еще говорят о медицине катастроф как о стоящем деле.

Этим воспоминанием доктор Дарувалла отдал дань прошлому и попытался вернуться к реальности — мелодраме с братом Дхара. Проблема встала перед ним в полный рост. И тут его осенило. Не стоит усложнять. Именно Дхар, а не он, должен решить, узнает ли бедный Мартин Миллс, что у него есть брат-близнец. Мартин не тот человек, которого Дарувалла знал и любил. Именно любимый Джон Д будет принимать решение — знакомиться или не знакомиться со своим братом. И пусть катятся к черту Дэнни и Вера, весь тот хаос, который они сотворили из своей жизни. Особенно пусть катится Вера. Фарук прикинул, что ей уже 65 лет, а ее мужу — на десять лет больше. Они достаточно совершеннолетние, чтобы достойно перенести весь скандал от разоблачения.

Так он думал, пока не прослушал запись следующего телефонного звонка, после которого проблемы с близнецом и Дхаром показались ему мелкими и тривиальными.

— Говорит Пател, — послышался голос, сразу же поразивший Даруваллу своей беспристрастностью интонаций.

Анестезиолог Пател? Рентгенолог Пател? Имя принадлежало человеку родом из штата Гуджарат. В Бомбее мало людей с таким именем. Затем с внезапным ощущением холода внутри, почти таким же, как голос автоответчика, Фарук понял, кто это. Говорил заместитель комиссара полиции Пател, настоящий полицейский, наверное, единственный в бомбейской полиции человек из штата Гуджарат. Подавляющее большинство местных полицейских, вероятно, были выходцами из штата Махараштра.

— Доктор, нам необходимо обсудить совершенно другой вопрос, но без Дхара. Пожалуйста, я хочу с вами поговорить наедине. — Детектив повесил трубку. Звонок его оказался таким же коротким, как и сообщение.

Если бы доктор так не разволновался, он бы ощутил профессиональную гордость сценариста. В его фильмах Инспектор Дхар был наделен такой же краткостью при телефонных разговорах, особенно когда диктовал сообщения на автоответчик. Однако сценаристу было не до гордости за точность характеристики своего героя. Вместо этого все его существо заполнил тревожный интерес к тому, что детектив Пател назвал совершенно другим вопросом, требующим обсуждения, и почему эту тему не следовало поднимать в присутствии Дхара. А не узнал ли полицейский чего-то нового относящегося к преступлению?

Был ли это еще один ключ к загадке убийства мистера Лала или другая угроза Дхару? Или «другой вопрос» касался убийства проституток в жизни, а не в кинофильме? Сначала голос Патела, затем следующее сообщение швырнули его в прошлое, откуда он с таким трудом выбрался. Снова эти воспоминания. И не только они.

Старые страхи и новая угроза

Звонок повторяется уже двадцать лет — в Торонто и Бомбее, дома и на работе. Безуспешно Дарувалла пытался определить откуда идет сигнал. Звонили всегда из общественных телефонов на почтах, в вестибюлях отелей, из аэропортов и госпиталей.

Жестокий, циничный голос цитировал указание старого Ловджи Даруваллы для добровольцев отрядов медицины катастроф.

— Делайте вначале ампутации и лечите тяжелые ранения. Когда дело дошло до ампутаций, то голова твоего отца отлетела, отлетела совсем от тела! Я видел, как тело осталось сидеть на месте, пока пламя не охватило машину. А потом, когда дело дошло до тяжелых ранений конечностей, его руки все не могли отпустить руль, даже несмотря на то, что пальцы уже горели! Я видел, как горят волосы на его руках, пока не собралась толпа и не пришлось смываться. Твой папаша говорил: «Лучше оставлять ранения головы для специалистов»? Когда дело доходит до ранения головы, то здесь я специалист! Я оторвал ему голову! Я смотрел, как он горит. Говорю тебе, что он это заслужил. Этого заслуживает вся ваша семья! — гремел голос из автоответчика.

Эту угрозу он слушал двадцать лет подряд, однако она действовала на него с одинаковой силой. Сейчас он дрожал в своей спальне так же, как дрожал сотни раз до этого. Его сестре в Лондоне никто не угрожал. Может быть, ее спасало то, что звонивший не знал ее новой фамилии после замужества. Джамшеду в Цюрих тоже звонили. В полиции знали об этих угрозах, их удалось записать на магнитофонные ленты. Как-то в Цюрихе братья с женами несколько раз прослушивали запись. Никто из них не смог опознать говорившего человека, однако к удивлению братьев их жены пришли к единодушному мнению о том, что звонила женщина. Все время Фарук и Джамшед считали, что это был мужчина, но сестры с жаром утверждали, что в их жизни сбывалось то, в чем они обе были уверены. Поэтому Джулия и Джозефина твердо стояли на своем: звонила женщина.