– Т-с-с… Тише, детка.

Мои движения ускоряются, а ее нежное тело замирает, и она выкрикивает мое имя, все еще зажав во рту мою руку. Через несколько секунд и я присоединяюсь к ней, будто одурманенный. Она – идеальный наркотик.

– Посмотри на меня, – выдыхаю я.

Она ловит мой взгляд, и я готов. Я наполняю ее, и ее тело расслабляется; мы оба не можем отдышаться. Я снимаю презерватив и выбрасываю его в мусорную корзину рядом с кроватью.

Когда я наклоняюсь, чтобы перекатиться в сторону, она хватает меня за руку и останавливает. Я улыбаюсь и замираю, уперевшись локтями, чтобы не так сильно давить на нее своим телом. Тесса гладит меня по щеке, водит подушечкой большого пальца по моей влажной коже.

– Я люблю тебя, Хардин, – тихо говорит она.

– Я люблю тебя, Тесс, – отвечаю я и кладу голову ей на грудь.

Чувствую неспешное дыхание, понимаю, что мои веки тяжелеют, и я засыпаю под ровный ритм ее сердца.

Тесса

Меня будит вибрация телефона на столике; Хардин спит, положив голову мне на живот. Осторожно – как можно осторожнее – беру в руки этот надоедливый предмет. На экране высвечивается имя моей матери. Я недовольно мычу, но все же отвечаю.

– Тереза? – раздается ее голос.

– Да.

– Где ты и во сколько приедешь? – спрашивает она.

– Я не поеду, – сообщаю я.

– Сегодня же сочельник, Тесса. Я понимаю, как тебя расстроила эта новость насчет твоего отца, но ты должна провести праздник со мной, а не сидя в одиночестве в каком-нибудь отеле.

Я все же чувствую себя немного виноватой из-за того, что не провожу праздники с матерью. Она не самая приятная женщина, но, кроме меня, у нее никого нет. Тем не менее говорю:

– Я не поеду сейчас в такую даль, мама. Идет снег, и я не хочу вести машину в такую погоду.

Хардин поднимает голову. Я не успеваю намекнуть ему, чтобы он помолчал.

– В чем дело? – спрашивает он, и я слышу, как удивленно выдыхает моя мать.

– Тереза Янг! О чем ты только думаешь? – кричит она.

– Мама, я никуда сейчас не поеду.

– Это ведь он, правда? Я узнаю его голос!

Ужасное начало дня. Я отодвигаюсь от Хардина и свешиваю ноги с кровати, прикрывая свое обнаженное тело одеялом.

– Я нажимаю отбой, мама.

– Даже не смей броса…

Но я все-таки бросаю трубку. И ставлю телефон на бесшумный режим. Я понимала, что она рано или поздно узнает об этом, просто надеялась, что это будет позже.

– Ну, теперь она знает, что мы снова… мы. Она услышала твой голос и взбесилась, – говорю я и показываю телефон с двумя пропущенными за последнюю минуту вызовами.

Он сворачивается вокруг меня.

– Ты ведь предполагала, что она все узнает, – оно к лучшему, что это случилось именно так.

– Не уверена. Я могла бы сказать ей сама, а она услышала твой голос на фоне разговора.

Он пожимает плечами.

– Какая разница. Она бы в любом случае взбесилась.

– И все же. – Меня немного злит его реакция. Я знаю, что ему нет до нее никакого дела, но она все-таки моя мать, и я не хочу, чтобы она вот так обо всем узнавала. – Ты мог бы быть повежливее.

Он кивает и говорит:

– Прости.

Я ожидала, что он нагрубит в ответ, так что его извинение оказалось приятным сюрпризом.

Хардин улыбается и тянет меня к себе.

– Сделать тебе завтрак, Дейзи?

– Дейзи? – удивленно переспрашиваю я.

– Сейчас рано, и я не вполне готов приводить цитаты из художественной литературы, но ты сейчас такая сердитая, вот я и назвал тебя Дейзи.

– Дейзи Бьюкенен не была сердитой. И я тоже не сердитая. – Я надменно хмыкаю, но не могу не улыбнуться.

Он смеется.

– Еще какая сердитая. И откуда ты знаешь, о какой именно Дейзи я говорю?

– Их не так уж много, и я достаточно хорошо тебя знаю.

– Правда?

– Да, и твоя попытка оскорбить меня полностью провалилась, – подшучиваю я над ним.

– Да-да… миссис Беннет, – выдает он в ответ.

– Предполагаю, раз ты сказал «миссис», то речь идет не об Элизабет, а о ее матери, а значит, ты хочешь назвать меня сварливой. Опять же, учитывая твое утреннее занудство, можно все же подумать, что ты намекаешь на мое очарование? С тобой не угадаешь. – Я улыбаюсь.

– Ладно, ладно… Боже! – Он тоже смеется в ответ. – Одна неудачная шутка – и мужчина проклят навеки.

Былое раздражение исчезает. Продолжая шутливую перебранку, мы вылезаем из кровати. Хардин говорит, что раз мы никуда не поедем, то можно ходить в пижамах. Правда, для меня это непривычно. Будь мы у моей матери, мне бы полагалось спускаться к обеду в лучшем платье.

– Можешь взять вон ту футболку. – Он показывает на майку, которая валяется на полу.

Улыбнувшись, я поднимаю ее и надеваю под спортивные брюки. Не припомню, чтобы мы с Ноем когда-нибудь видели друг друга в домашней одежде. В последнее время я почти не пользуюсь косметикой, но всегда хорошо одеваюсь. Интересно, что бы подумал Ной, явись я к нему в таком виде. Забавно, я была уверена, что чувствую себя рядом с ним уютно и веду себя естественно, потому что мы так давно знакомы, но в действительности он совсем не знает меня. Он не знает меня настоящую – такой я не стесняюсь показать себя рядом с Хардином.

– Готова? – спрашивает он.

Я киваю и завязываю волосы в небрежный пучок. Затем выключаю телефон, кладу его на комод и иду за Хардином в гостиную. Квартира наполняется запахом вкуснейшего кофе: Триш стоит у плиты и переворачивает блинчики.

Она с улыбкой поворачивается к нам.

– С Рождеством!

– Еще не Рождество, – возражает Хардин, и я бросаю на него сердитый взгляд.

Он закатывает глаза, а потом улыбается маме. Я наливаю себе чашку кофе и благодарю Триш за то, что она приготовила завтрак. Мы с Хардином садимся за стол, и она рассказывает о том, как бабушка учила ее готовить именно такие блинчики. Хардин внимательно слушает и даже иногда улыбается.

Когда мы принимаемся за восхитительные блинчики с малиной, Триш спрашивает:

– Откроем подарки сегодня? Ты ведь, наверное, завтра будешь у мамы?

Я не знаю, как ей ответить, и пытаюсь подобрать нужные слова.

– Я… вообще-то, я… я сказала…

– Завтра она идет к моему отцу. Она пообещала Лэндону прийти, а раз она его единственный друг, то отказать ему никак не может, – перебивает Хардин.