Я сидела на кровати, пытаясь осознать происходящее, пребывая в каком-то пограничном для себя состоянии. Произошедшее накануне днем совершенно выбило из колеи и заставило иначе взглянуть на всю ситуацию в целом.

Это больше не было игрой.

Никаких шуток, забавных похищений и глупых выходок. Ничего из всего этого больше не казалось нормальным. Люди, посмевшие убить на камеру человека — разве это можно воспринять спокойно? Не знаю, может у кого-то стальные нервы-канаты, однако мне сейчас было по-настоящему страшно…

— Ты выглядишь так, будто ждешь, когда появится чудовище из шкафа, — Амир упал рядом на кровать, глядя на меня темным взором. Влажные волосы растрепались, а мягкая белая шерсть тонкого лонгслива прекрасно сочеталась с его загорелой кожей.

Я старалась отвлечься от пугающих мыслей на все, что могла. И первым был именно Амир, потому что непроизвольно потянулась к нему, оказавшись прижатой спиной к крепкой груди и почувствовав его дыхание в волосах.

— Лили, все будет хорошо, — прошептал он в сотый раз за сегодня, крепко обнимая, прижавшись губами к виску. Я закрыла глаза, абстрагируясь полностью от мира и наслаждаясь этими минутами покоя.

Не знаю, сколько они продляться. Отсчет дней, выданных террористами пошел. Сегодня мы делали усиленный вид, будто бы ничего не случилось, однако ребята не дураки. Многие начали догадываться и, может, в этом была часть моей вины. Мне было страшно за маму, бабушку, друзей, а еще я вдруг поняла, что страшно боюсь за него. Амира и его отца.

А ведь сколько мы вместе? Несколько дней? Неделя?

Такое ощущение, что мы не расставались с самой школы.

— Я хочу, чтобы ты перестала об этом думать, — он лег, укладывая меня рядом и поглаживая по волосам. — Серьезно, Лили. И ты не будешь пытаться расследовать это дело, — голос стал тверже, отчего невольно вздохнула, поворачиваясь в его объятиях и глядя в темно-карие глаза.

Никогда раньше не замечала, какие они у него красивые и необычные. Будто кто-то растопил горький шоколад и добавил туда золотых блесток, смешавшихся с основным цветом. Коснулась ладонью колючей щеки, в который раз поражаясь тому, насколько у меня белая кожа в сравнении с его.

Да уж Лиля, молодец. У тебя на глазах пристрелили девушку, твою ровесницу, считай, а ты тут о глазах думаешь и про кожу рассуждаешь.

Амир перехватил мою руку за запястье, поднося пальцы к губам, осторожно целуя. Затаив дыхание, следила за ним сквозь полуопущенные ресницы, пытаясь понять, что сейчас чувствую.

Все, я чувствовала все. Видела многочисленные оттенки и полутона собственных чувств и эмоций, испытываемых сейчас. Ощущала его дыхание и прикосновение губ, едва он скользнул ими на запястье, а затем придвинулся, чтобы коснуться лба. Первый шок давно прошел, второй тоже. Осознание того, к чему едва не привели наши объятия в том сарае давно и прочно укоренились в голове. И я понимала, что готова это принять. Может быть сейчас не самый лучший момент, однако мне было просто необходимо почувствовать Амира, знать, что он рядом и ним ничего не случится.

Страх за близких людей толкает нас на рисковые поступки. До определенного момента, мы даже не задумываемся о том, сколь короткой может быть жизнь. Живем, радуемся, пока кто-то в грубой форме не укажет на счетчик, отсчитывающий последние минуты, и только тогда понимаем, как дорожим всем, что у нас есть.

Мы перевернулись и Амир оказался сверху, осторожно нависая, дабы не раздавить. Поглаживал волосы, рассматривая с большим интересом.

— Что? — тихо шепнула, скользнув руками по его груди на шею, обвивая ее и притягивая Доронова ближе, пока горячее дыхание не обожгло кожу.

— Думаю о том, где были мои мозги, когда я в школе учился, — задумчиво произнес, будто думал о чем-то возвышенном и великом. Я закатила глаза, невольно фыркая, чувствуя, как расслабляются мышцы и немного отпускает внутренний ком напряжения, туго натянувший нервы, будто струны на гитаре. Того гляди, порвутся и меня охватит настоящая истерика, потому глупые шутки были очень даже в тему. Они помогали расслабиться.

— Знаешь, вот когда ты не болтаешь точно заведенный, в тебя даже можно влюбиться, — хмыкаю негромко.

Видимо, я переборщила. Холодные пальцы пробрались под растянутый домашний свитер, щекоча под ребрами, отчего я взвизгнула и попыталась сбежать, но мне не дали. Скрутили, зажали в крепких объятиях, усаживаясь со мной на сползшем коричневом покрывале. Он продолжал щекотать, заставляя смеяться до брызнувших слез, икоты и боли в легких, пока внутри окончательно не лопнули последние сдерживающие барьеры.

Смех сменился настоящей истерикой. Я ревела, размазывала по щекам крупные соленые капли и размазывала сопли, нисколько не заботясь о внешнем виде. Вместе с каждой пролитой слезой уходил страх, чувство вины и боль из сердца. А со всем этим вылились бесконечные вопросы, так долго сдерживаемые на границах подсознания, принявшись роиться в голове, точно рой диких пчел.

Почему она? Виновата ли я, что девушка не добралась до клуба? Может быть не влезь я со своим расследованием, Жанна была бы жива?

Уткнулась ему в ключицу, ощущая, как та намокает от влаги. Судорожно сжимала влажную ткань, ревела, сбрасывая все напряжение. Меня покачивали из стороны в сторону, перебирали волосы и что-то нежно шептали на ухо знакомые губы. Он обещал, что все решит и никогда не позволит меня обидеть. Не допустит больше смертей, не даст этим людям приблизиться к моей семье и защитит, чего бы ему это не стоило.

Говорил, говорил, говорил до тех пор, пока я не успокоилась и не начала судорожно икать.

— Подзаборная хрюшка вспомнила? — улыбнулся Доронов, став снова похожим на себя. Ехидным, беззаботным и легким на подъем, каким всегда был в школе.

— Ик… не смешно, — пробурчала, судорожно принявшись вытирать лицо, представляя себе, как кошмарно сейчас выгляжу.

Да уж, роковая красотка с меня в клубе вышла так себе, что говорить про красный нос и опухшие от соленых слез глаза. Рыжий китаец с маленькой грудью вряд ли возбудить нормального парня с нормальной реакцией и эстетическим вкусом.

— Что ты, очень даже, — расхохотался этот баран, стуча от счастья своими копытами по кровати.

Злобно покосилась на него и, схватив первый попавшийся снаряд, запустила него. С садистским удовольствием наблюдала за тем, как перьевая подушка врезается в его лицо и ухмыльнулась, замечая растерянный вид.

— Баран, а баран, — потянула зловредно, потянувшись за второй подушкой. — Я же тебе еще не устраивала ни одного приличного скандала. Прямо не порядок. Ты, значит, командовать и раздавать указания можешь, а я прилично поорать на тебя — нет.

— Вах! Горячий женщина, прекрати, — замахал руками, спрыгивая с постели и шутливо убегая в сторону. — Нервная такая, как Гюльчитай, которую попросили открыть личико. Добрее надо быть к людям!

— Стой на месте, парнокопытное! Я тебе сейчас шерсть состригу и приличный свитер себе свяжу из благородного горного барана, — решительно заявила, поднимаясь с постели, сжимая в руках подушку.