Я захватила книжку «Первая помощь» и пыталась доказать им, что оживлять надо иначе. Наконец мужики согласились положить ее на землю и делать ей искусственное дыхание. Они долго боялись класть ее на землю, потому что есть поверье, будто утопленник при этом сразу умрет, и никто не хотел подложить под тело одежду, пришлось мне скинуть пальто и юбку, но слишком много времени зря прошло, я опоздала, она была мертва, сколько ее ни растирали.

Долго потом я гнала из памяти эту ужасную ночь, синее лицо и как я молила Бога, чтобы она вздохнула, хотя за моей спиной обреченно переговаривались люди: «Против смерти не встанешь!»

Да, старалась не вспоминать, но как ужасно вспомнилось…

* * *

А вот и начало ХХ столетия. Серебряный век и всякое такое. Прелестный Сомов, совершенно далекий от жизни и в то же время жутко правдивый! Хотя в этом музее не бог весть что: «Две дамы в парке», «Спящая в розовом платье», «Дама у зеркала». Если бы спросили у Сони, она сказала бы, что Сомов — куда интереснее, чем Серебрякова, а между тем именно по ней все сходят с ума. Да, прикупить вот эти ее картинки мог бы позволить себе только крутой миллионер. А что в них особенного? «Кормилица с ребенком», «Портрет С. Эрнста» — весь плоский какой-то, неживой парень, «На лугу» — вообще так себе, напоминает фантик конфет «Коровка». «Крестьянка с квасником» — вот те на, а разве квасник — это кувшин, а не мужик, который продает квас? Ключник, квасник, булочник…

Ага, «Прощание славянки»! Ну, это, конечно, шедевр. Тут уж ничего не скажешь, даже Семирадский обзавидовался бы. Какое лицо у этой женщины на переднем плане, какое отрешенное от всего лицо! От этого выражения просто мороз пробирает, хотя на заднем плане пылает огромный костер. Двойное впечатление — жара от пламени и ледяной отрешенности женщины, которая сейчас взойдет на этот костер. Для нее вместе с мужем умер весь мир, ничего не осталось, для нее каждая минута жизни — лишние мучения, так зачем их длить? Не лучше ли броситься в огонь и покончить со всем этим? Интересно, почему Серебрякова выбрала такой странный сюжет?..

— А здесь у нас гуаши Бенуа и Лансере, — прервал ее задумчивость почтительный шепоток смотрительницы. — Вот, пожалуйста.

Сухощавая дамочка в седых кудерьках обеими руками приподняла черные шторки, прикрывающие две картины, чтобы чувствительная гуашь не страдала от солнечного света. Да и пострадала бы — невелика потеря! Какие-то уродцы, карлики с непропорционально большими головами, смотреть противно.

Соня вежливо кивнула, обвела взглядом зал, задержавшись на громоздком поставце с образцами фарфора — ей-богу, это не иначе Мейсен, пастушка́ под пару вон той пастушке она видела в квартире Евгения! — и, не удостоив внимания скучноватого Рериха, побрела к выходу в холл, где по всем стенам тоже висели полотна. Хотя там уже кубизм какой-то, нечего на него время тратить.

Смотрительница так и ела ее глазами. Наверное, тоже одна из бывших «подружек» Кости Аверьянова. Черт бы ее подрал, просто неприлично так на постороннего человека пялиться!

— Да вы ничего не понимаете! — донесся вдруг из коридора возмущенный мужской голос. — Чем брезгливо поджимать губы при зрелище истинного искусства, дали бы себе труд задуматься, почему именно в начале века стольких художников вдруг начало тошнить от этого вашего так называемого реализма!

В ответ послышалось чье-то возмущенное кудахтанье.

Смотрительница вмиг забыла о Соне и выскочила в коридор. Соня, конечно, тоже полюбопытствовала.

Тот лоснящийся мужчина ни с того ни с сего ввязался в пререкания с «хозяйкой» футуристического зала. Да, со стороны дирекции жестоко было тетку, у которой слово «соцреализм», натурально написано, во лбу горит, как та звезда у Царевны Лебедь, поставить среди этой коллекции массовой идиотии. А молодой человек, похоже, в искреннем восторге от «Натюрморта» Пестеля, «Натюрморта» Попова, «Города» Розанова…

Вот смех! Означенный город и натюрморты ничем друг от друга не отличаются: та же мешанина линий и цветовых пятен, без подписи и не догадаться, что есть что! Конечно, все это грандиозная лажа, а никакое не искусство, местные фурии правы. Вон их сколько навалилось на поборника кубизма, уже три. И в их числе та смотрительница, которая только что таращилась на Соню.

Вот и славненько. Однако надо браться за дело.

Время пошло!

* * *

При появлении машины токсикологов от крыльца замахала худощавая фигура с взлохмаченными светлыми волосами.

Леший сунулся было к Струмилину, но тотчас как бы и забыл о нем, провожая восторженным взглядом роскошную Валюху, величаво прошагавшую мимо.

— Ух ты! — простонал, чуть не облизываясь. — Вот это девочка! Познакомь, а?

— Нет проблем, — согласился Струмилин. — Только там, по-моему, уже занято.

— Да брось! Таких объемов на всех хватит и еще останется!

— Ты как меня нашел? — прервал Струмилин поток восторгов.

— Что ж я, дебил, что ли? — резко обиделся Леший. — Небось у вас на «Скорой» тоже все по районам поделено, как у мафии, а Рождественка небось в Нижегородском районе! Правда, я твою фамилию не знал, но как только сказал насчет пищевых отравлений, меня сразу поняли.

— Так что, симптомы обострились?

— Симптомы?! — Леший вытаращил глаза. — А, ты про абрикосы… Нет, все давно прошло. Я не затем тебя искал.

— А зачем?

— Слушай… — Леший помялся. — Ты не знаешь, где Лидка? Я по телефону звонил сто раз, потом подъехал на Ковалиху, но там никто не открывал. Бабки у подъезда судачили, дескать, «Скорая» днем была, ну, я подумал, может, ты ее увез.

Струмилин поглядел исподлобья. Этот не в меру заботливый друг порядком раздражал его. И зачем было врать, дескать, не такие уж близкие у них с Лидой отношения? Не близкие — так чего бегаешь, как гончий пес, вынюхивая ее след?

— Да брось! — привычно махнул рукой Леший. — Ты прям дикошарый какой-то. Говорено уже: не нужна мне Лидочка в том плане, какой тебя интересует, не нужна, понял? Просто я вдруг вспомнил, что о ней проводник рассказывал. Ну, про мужика, который ее в Северо-Луцке провожал. Припоминаешь?

— Припоминаю. — Струмилин отвел глаза.

Вот же принес черт этого Лешего! Весь день удавалось отгонять от себя, будто ос от варенья, назойливые мысли насчет загадочного кавалера с его ревнивой женой, так нет — пришел этот мазилка и все опошлил.

— Помнишь, как его проводник описывал? Морда намасленная, черноглазенький такой. Я там, на вокзале, еще заторможенный с утра пораньше был, да и Лидкин видок меня ошарашил, вот я и не врубился сразу, а потом дошло: мужик этот как две капли воды похож на того гада, который меня кинул!

— Куда? — неприветливо буркнул Струмилин.

— Чего? — не понял Леший.

— Не чего, а кого. Тебя! Тебя он куда кинул-то?