— Если дедуля не окажется добрейшей души стариком, придется ночевать в машине, — усмехнулся Кирилл, ведя автомобиль по асфальтированной дороге, идущей между домов разных мастей: от старых деревянных застроек полувековой давности до новых особняков за высокими заборами. Возле продуктового магазинчика Кирилл остановился.

— Жди здесь, — кинул мне, сам скрылся за дверью. Вернулся быстро, минут через пять, с пакетом в руках. Сунув его мне на колени, завел машину. В пакете был сыр в нарезке, хлеб и бутылка воды.

— Магазин работает до десяти, — пояснил мне, — не худо взять еды про запас. Дом Миланского через два поворота налево, по дороге до конца.

— Это тебе продавщица сказала?

— Ага. Милая женщина.

— Не сомневаюсь.

Ехать пришлось недолго, дорога свернула налево, мы поехали вдоль поля, с другой стороны дороги были дома. Крайний оказался весьма колоритным: бревенчатый дом с красной черепичной крышей, большой и добротный. Окна мансарды выходят на поле, наверное, отсюда прекрасно наблюдать закат. Кирилл приткнул машину на обочине, мы прошли к калитке.

— Я так понимаю, мужчина не нуждается? — задала вопрос.

— Конечно, нет. Имея в собственности несколько крупных предприятий в городе, кто бы нуждался?

Возле калитки был звонок, Кирилл нажал на него, раздалась трель, мы стали ждать ответа. Через пару минут послышались шаги, потом женский голос спросил:

— Кто?

— Мы бы хотели увидеться с Миланским Сергеем Викторовичем, — повысив голос, сказал Кирилл.

— Он никого не ждет.

— Мы знаем. Но дело срочное. Скажите ему, что приехала дочь Корнилова Михаила.

Пару мгновений стояла тишина, потом голос сказал:

— Ждите, — и шаги стали удаляться.

— Уверен, он нас примет, — заметил Кирилл, постукивая пальцами по забору.

— Ты же назвал мое имя, значит, точно примет.

Он рассмеялся, тут снова раздались шаги, заскрежетал засов, дверь приоткрылась, и мы увидели даму лет сорока пяти в домашнем летнем халате и тапках.

— Проходите.

Мы скользнули за дверь, она заперла ее и направилась к дому, мы, естественно, следом.

— Сергей Викторович плохо себя чувствует, — сказала женщина, впуская нас в дом, — он тяжело болен. Болезнь то отступает, то наступает. Днем прихватило, сделали укол, до вечера спал. Так что постарайтесь покороче.

— Мы поняли, — кивнул Кирилл, и нас впустили в большую комнату, хорошо обставленную и отделанную. На кровати под пледом лежал худой старый мужчина с ежиком седых волос на голове. Его лицо и руки были сплошь покрыты рядом широких морщин, общий вид болезненный, но взгляд юркий и живой.

— Заходите, — сказал он негромким хриплым голосом, легонько махнув рукой в сторону кресел, — садитесь. Знал, что рано или поздно кто-нибудь объявится.

Мы устроились в креслах, и Сергей Викторович кивнул женщине:

— Иди, Вера, — та молча удалилась, прикрыв за собой дверь, — это Вера, моя сиделка. Самому мне сложновато стало, а детей нет, позаботиться некому. Впрочем, вы сюда не за этим приехали. Говорите, что хотели.

Я почесала лоб, не зная, с чего начать.

— Вы знаете, я долгое время ничего не знала о своих родителях, а потом… В общем, мне стало известно, что у пары есть еще один ребенок…

— Вы виделись со Степой?

— Да, мы были в клинике сегодня утром. Честно говоря, я была шокирована, вся эта история… Вы, наверное, знаете, что мой отец умер…

— Конечно, знаю, — кивнул старичок, — влетел в фуру по-пьяни, и он, и жена — оба трупы.

Отец твой выпить был не дурак, я ему постоянно говорил, что с этим надо быть аккуратней. Светлый ум был, но характер… Им и поплатился. Если вы сюда приехали, значит, всю историю знаете?

— В общих чертах.

Он снова кивнул и уставился в потолок.

— Мишу я сразу приметил, — заговорил, не отрывая взгляда, — молодой, амбициозный, ум цепкий, и заболтать любого может. Прекрасно знает свои сильные стороны, потому характер, конечно, несносный. Присматривался я к нему недолго, уж больно хорош был собой, боялся, заберут. Стал двигать вверх, и не ошибся. Как-то само собой вышло, что они с Настей познакомились, стали встречаться. Миша выпить любил, и судьба на этом отыгрывалась. Степку они, конечно, по пьяной лавочке заделали. Миша в отпуске был, пил, кутил, Настя с ним, вот и… Сколько таких историй и сколько нормальных детей рождается… Но им не повезло. Настя, когда поняла, что беременна, сразу к Мише прибежала. Он осознавал, что будет скандал: дочка партийного работника, пьяные вечеринки, беременность… Решили молчать, летом она в деревню умотала. Мне бы насторожиться, чего молодой девке из города да от мужика бежать, но я был весь в работе. Воспитывал ее один, чуткости и понимания не хватало. К лету-то она уже на третьем месяце была, но живот прятала, да его и не видно было. Все лето там отсидела, и сентябрь. Бабка, мать моя, конечно, знала, но молчала, думала, родит Настя, тогда и расскажут. У врачей она не была, на восьмом месяце ее скрутило: преждевременные роды. Больницы в поселке не было, была акушерка, приняла роды, но… Настя не выжила, — Сергей Викторович приложил руку к глазам и быстро провел ладонью по лицу, — тут уж стало не до тайн. Вызвали меня. Когда я узнал, что к чему… Но не будем об этом. Миша тоже приехал, плакал, но что делать? Стали совещаться. Мамки из нас с ним были никакие, к тому же это скандал… Оставили ребенка у моей матери. Миша часто приезжал, я тоже, мальчик рос тихим и вроде здоровым. Физически. Года в два мы заволновались, что он не говорит, но мать сказала, такое бывает, мол, мальчики часто развиваются не так быстро… В три стало понятно, что у ребенка проблемы. Начали возить по всем возможным врачам. Полгода бились, но диагноз был неутешительным: аутизм. На наше счастье, за городом открыли клинику для душевно больных. Само собой, попасть туда мог далеко не каждый, в основном партийные работники и их родственники. Удалось пристроить Степу. Врачи сказали прямо: за ним нужен постоянный присмотр и медицинский уход, так что выбора не было. Так он там и жил.

Некоторое время мы молчали, потом Сергей Викторович продолжил:

— Миша после смерти Насти сразу переехал в другой город. То ли вину за собой чуял, то ли просто не мог находиться здесь… Но Степу навещал регулярно и все расходы взял на себя, решительно отметая мои предложения. Отношения у нас, надо сказать, стали не очень, но на то были причины. В итоге мы разругались окончательно, у Миши было опекунство над Степой, и он настоятельно рекомендовал забыть о мальчике. Я, само собой, остаться в стороне не мог, и в начале девяностых выкупил клинику.

— Она принадлежит вам? — ахнула я.

— Да. Но твой отец об этом не знал. После его смерти явилась его мать, оформила опекунство. Я не стал возражать, у меня тогда обнаружили рак, я стал активно лечиться, ездил по разным странам, лежал в больницах… Мне было не до того. Потом умерла и Мишина мать. Но тут явился сын, тоже занялся опекунством. Я подумал, так будет лучше: он молод, здоров и богат, а я стар и болен. Излечить болезнь так и не удалось, как видите. Теперь вот явилась ты.