Это время нашего шатания у берегов Аннама может быть охарактеризовано периодом угасания духа. Даже удивительная энергия и железная сила воли адмирала Рожественского были уже бессильны что-либо сделать, чтобы поднять настроение подчиненных ему людей, которое неуклонно падало с каждым днем. Силы человеческие, и физические и нравственные, имеют свои пределы, к которым мы подошли вплотную у берегов Кохинхины.

Но всему приходит конец. Пришел конец и нашему душу выматывающему блужданию вокруг да около недоброй памяти бухты Ван-Фонг. В один прекрасный день по кораблям эскадры пронесся слух, что получено известие о проходе адмиралом Небогатовым Малаккского пролива, о выходе его отряда в Китайское море и о том, что в самое ближайшее время, измеряемое уже не днями, а часами, можно ожидать присоединения его к нам.

Мы находились в открытом море после только что полученной очередной мольбы de Jonqieres убираться вон из Ван-Фонга, когда адмирал наш отрядил две пары крейсеров и послал их с поручением попытаться перехватить отряд адмирала Небогатова и направить его на присоединение к нам. В тот же самый день нам удалось установить контакт с небогатовским отрядом по радиотелеграфу, а вечером, наконец, состоялось и соединение эскадр.

Одного лишь взгляда на старые посудины пришедшего отряда было бы достаточно даже не моряку, чтобы оценить по достоинству подкрепление, полученное адмиралом Рожественским, и убедиться в том, что один лишь поход, сделанный ими форсированным маршем от Либавы до Аннама, при демонстративном негостеприимстве нейтральных держав и отсутствии своих собственных баз по пути, был уже выдающимся для них подвигом.

В голове отряда, под флагом его командующего, контр-адмирала Небогатова, шел ветеран русского флота – эскадренный броненосец «Император Николай I», с такими смешными, старыми, короткими пушками. За ним поспешали, попыхивая из своих тонких труб, маленькие, еле возвышающиеся над водой броненосцы береговой обороны – «Апраксин», «Сенявин» и «Ушаков». Их сопровождал крейсер «Владимир Мономах», корабль еще старее броненосца «Николай I», постройки восьмидесятых годов, некогда – самый сильный корабль в мире и гордость русского флота, вызывавший завистливую ревность «владычицы морей» – Англии[100], но, увы, во времена весьма отдаленные.

Когда эти старики и ветераны проходили мимо кораблей нашей эскадры, наши команды приветствовали их громким «ура», но это «ура» выражало скорее привет старым знакомым, нежели радость от полученного подкрепления.

Эскадра наша, как обычно, днем стояла с застопоренными машинами, и лишь отдельные корабли от времени до времени приходили в движение, чтобы сохранить свое место в строю. Отряд Небогатова, обогнув хвост эскадры, вновь прошел вдоль кильватерной колонны броненосцев и, дойдя на своем «Николае» до траверза «Суворова», также застопорил машины. Затем мы увидели отвалившую от его борта шлюпку, направившуюся к «Суворову»: это адмирал Небогатов являлся адмиралу Рожественскому. Визит продолжался недолго. Шлюпка с «Николая» вернулась вскоре обратно, после чего вновь пришедшие корабли отделились от нас и пошли в указанную им бухту, еще несколько к северу от Ван-Фонга, чтобы погрузиться углем и провизией и привести себя насколько возможно в порядок после долгого форсированного марша и в предвидении дальнейшего, все еще длинного похода.

На этот раз судьба нам благоприятствовала. Верный страж и охранитель французского нейтралитета – адмирал de Jonqieres – оставался в Сайгоне и не показывался на нашем горизонте, дав возможность вновь пришедшим кораблям привести себя в порядок.

В продолжение тех нескольких дней, которые понадобились небогатовским судам, чтобы приготовиться к походу, мы оставались в море.

Прошли и эти томительные дни, небогатовские «самотопы» выплыли из своего убежища и, соединившись уже окончательно с нами, образовали «третий дивизион броненосцев». Теперь ничто уже нас не задерживало. Ждать больше уже было некого и нечего.

И – Вторая тихоокеанская эскадра тронулась в последний путь. В книге судеб ее перевернулась еще одна страница и открылась новая, жуткая и последняя…

Еще во время нашего долгого бродяжничества вдоль берегов Аннама адмирал начал отсылать часть сопровождавших нас до того транспортов, по мере их разгрузки, в Сайгон, поручая их на переходы от Камранга до Сайгона охране крейсеров. Таким образом, к моменту нашего ухода из Кохинхины мы отчасти освободились от этих очень полезных на длинных походах, но весьма обременительных и никчемушных при встрече с неприятелем спутников, оставив при эскадре лишь самое необходимое на предстоящий нам довольно еще длинный, последний переход число транспортов. Я имею, конечно, в виду транспорты чисто коммерческие, ибо военные, как «Анадырь», «Иртыш» или транспорт-мастерская «Камчатка», были неразрывно связаны с эскадрой и должны были сопровождать ее до самого Владивостока. Кроме своего главного назначения – снабжать нас углем, транспорты оказывали нам неоценимую услугу, буксируя на длинных переходах наши миноносцы.

Последнее плавание от берегов Кохинхины до неприятельских вод ничем не отличалось от нашего перехода через Индийский океан: те же частые остановки вследствие поломок механизмов на том или ином корабле, те же погрузки угля в открытом море с баркасов и шаланд, погрузки, во время которых сильно отставал от нас отряд адмирала Небогатова, значительно менее нас натренированный в работах этого рода.

Как бы там ни было, мы приближались медленно, но верно к заветной цели нашего томительного пути.

Однажды ранним утром, не успел я как следует разоспаться после «собаки», как был разбужен вестовым, доложившим мне, что меня требует наверх Арамис.