Кроме обычных мер, уже описанных в предыдущих главах, адмирал приказал усилить сторожевую ночную службу, высылая в ночной дозор уже не только минные катера, но и миноносцы. С заходом солнца дежурные миноносцы выходили в море в крейсерство, каждый в своем районе охраняя подступы к Камрангу, и возвращались с рассветом на рейд. Вначале высылалось на ночь по четыре миноносца, но затем, когда стоянка наша в Индокитае затянулась, и хрупкие механизмы миноносцев стали пошаливать от напряженной работы, число это было сокращено до двух.

Кроме миноносцев, у входа в бухту ставились на якорь два крейсера: один – под северным, другой – под южным берегами бухты. Они всю ночь светили прожекторами, образуя световую завесу, сквозь которую должен был проходить атакующий.

Ввиду усиленной службы миноносцев, для усиления его ограниченного офицерского состава, броненосцам было приказано наряжать по одному офицеру на каждый уходящий в дозор миноносец. Конечно, для этого мог годиться только все тот же мученик-мичман.

Мои товарищи по несчастью, собираясь иногда у меня в каюте, глухо ворчали.

– По-видимому, нас собираются совершенно уже отучить от привычки ложиться спать, – говорил один.

– Да, но я очень опасаюсь, – заявлял другой, – что нас ожидает та же участь, которая постигла знаменитого осла, которого его хозяин решил приучить обходиться без пищи, уменьшая ему ежедневно его порцию сена, и который сдох, когда ему оставалось уже совсем мало, чтобы приучиться обходиться вовсе без пищи.

– А известно ли вам, господа, – вставлял свое слово третий, – что Наполеон во время походов спал всего по два часа в сутки, и, принимая во внимание, что почти вся его жизнь прошла в походах…

– К черту твоего Наполеона и тебя вместе с ним! – прерывали его возмущенные голоса, и митинг продолжался в том же стиле, но редко доходил до естественного конца.

Обычно, в самый разгар его, приоткрыв дверь, в нее просовывалась голова Арамиса и слышался его сердитый голос:

– Ах, черт возьми! Я-то их ищу по всему кораблю и не могу найти ни одного мичмана, а они, оказывается, изволят здесь приятно проводить время в светских беседах, когда на корабле столько дела!

И после этого обычного вступления следовало немедленное распределение мучеников по самым разнообразным пунктам назначения.

Пришла своевременно моя очередь отправиться на дозорный миноносец. Я получил приказание явиться перед заходом солнца на миноносец «Буйный», тот самый знаменитый «Буйный», который месяц спустя совершил трудный подвиг, пристав под огнем неприятеля, на зыби, к изуродованному борту горящего как жаровня агонизирующего «Суворова» и сняв с него тяжелораненого адмирала Рожественского и уцелевшие остатки его штаба.

В назначенный час я явился на миноносец и представился его командиру – капитану 2-го ранга Н.Н. Коломейцеву, известному во флоте сподвижнику и участнику арктической экспедиции несчастного барона Толля.

С заходом солнца снялись с якоря и вышли в море с тремя другими миноносцами, назначенными в ночной дозор. Придя на назначенное нам место, уменьшили ход и стали бродить взад и вперед в назначенном нам секторе. Мне, конечно, пришлось стоять «собаку»[95]. Впрочем, на этот раз вахта выдалась не такой уж тяжелой и неприятной: во-первых, режим на миноносце далеко не был таким суровым, как на нашем корабле, и вахтенный начальник имел право даже курить – о, роскошь! – на вахте, а, во-вторых, мое одиночество делил такой интересный собеседник, как командир миноносца – капитан 2-го ранга Коломейцев; ночь к тому же была очень светлая, тихая, видимость отличная.

Н.Н. Коломейцев, бывший командир «Зари»[96], рассказывал мне о своих приключениях после того, как судно это потерпело крушение в Ледовитом океане.

Когда выяснилось тяжелое положение корабля и неизбежность зимовки, в том самом месте, где судно было затерто льдами, решено было попытаться добраться до ближайшего поселения, откуда можно было бы дать знать о тяжелом положении экспедиции и просить помощи. Тогда возник горячий спор между начальником экспедиции – бароном Толлем и командиром судна относительно того маршрута, который следовало избрать экспедиции, посылаемой с этой целью. Коломейцев предлагал идти вдоль берега океана и, дойдя до устья реки, подниматься по льду ее вверх по течению до ближайшего на реке поселка. Барон Толль настаивал на том, чтобы экспедиция шла напрямик через тундру. Ни тому, ни другому не удалось убедить противную сторону стать на свою точку зрения, и дело кончилось открытым разрывом между начальником экспедиции и командиром его корабля. В результате – оба тронулись в путь, каждый по избранному им маршруту.

Коломейцев пустился в путь в сопровождении одного лишь казака, погрузив на сани, везомые собаками, инструменты и провизию. После невероятных трудов и приключений в стиле романов Джека Лондона, на сороковой день после того, как он покинул «Зарю», Коломейцев благополучно добрался до ближайшего населенного пункта. Что же касается барона Толля, то этот исчез бесследно в необозримых тундрах. Несколько экспедиций, отправленных на поиски несчастного путешественника, вернулись ни с чем, не найдя никаких следов его.

С первыми лучами солнца миноносец вернулся в Камранг, и я перебрался к себе на корабль.

В одну из следующих ночей мне пришлось идти в ночной дозор уже на нашем минном катере. Задача катеров в Камранге не ограничивалась одним лишь дозором в заранее отведенном месте при входе в бухту; прежде чем стать на сторожевой пост, катера должны были обойти и тщательно обследовать многочисленные бухточки, которыми были изрезаны берега большой бухты.

Дозорная ночь в Камранге запечатлелась у меня в памяти благодаря одному любопытному происшествию, которое заслуживает быть отмеченным.

Мы совершали обычный обход береговых бухточек, торопясь дойти до назначенного нам места у выхода из бухты до наступления полной темноты, чтобы успеть засветло ориентироваться и осмотреться. Следом за нами бежал минный катер с «Бородино».

Наступили уже короткие тропические сумерки, когда мы, закончив осмотр последней глубокой бухты, вышли оттуда и направились уже прямо к выходу в море.

Идущий за нами бородинский катер в это время входил в ту же бухту и вскоре скрылся за прикрывшим его высоким лесистым мыском.

В отличие от прежних дозоров, ввиду серьезности положения и близости неприятеля, в Камранге в ночные дозоры на катерах ходило по два офицера. На этот раз со мной был мичман Бубнов. Мы сидели с ним на машинном кожухе, любуясь красотой тропического вечера и экзотическими пейзажами, открывавшимися перед нашими взорами, точно на кинематографическом экране. Мы уже довольно далеко отошли от последней бухточки, как вдруг Бубнов насторожился и, мгновение спустя, спросил меня: