Наш старший механик высчитал точное количество имеемого у нас запаса по обмеру угольных ям, и через некоторое время сигнал под ноком рея указывал цифру, на добрую сотню тонн большую той, которая получалась от сложения показанной в утреннем рапорте с принятым уже за день новым запасом. Тот же результат дали все прочие корабли эскадры, кроме одного: любимец адмирала Рожественского, броненосец «Император Александр III», неоспоримый чемпион эскадры по быстроте погрузки угля, долгое время не поднимал своего сигнала. Когда же наконец и на его мачте затрепыхались сигнальные флаги, показанная им цифра оказалась на несколько сот тонн меньше, нежели на всех прочих однотипных с ним кораблях.

– Так вот в чем секрет твоих постоянных рекордов и первых призов в состязаниях по погрузке! – раздавались у нас негодующие голоса, – а мы-то ломали голову, – почему это за тобой не угнаться, сколько ни надрывайся! Этак не штука быть чемпионом! Мы все, как дураки, показывали постоянно меньше принимаемого, а ты – прибавлял да и прибавлял себе понемножку!..

Результат этой проверки оказался довольно неожиданным – адмирал приказал приостановить погрузку и, приведя себя в порядок, эскадра вновь дала ход. На следующий, двадцать девятый день по уходе из Nossi-Be, эскадра вошла в глубокую бухту Камранг и стала на якорь.

Много времени спустя мы узнали, что действительно погрузка угля в открытом море накануне нашего прихода в Камранг была вызвана решением адмирала вести эскадру вперед, не заходя уже ни в какие порты, и лишь случай с «Александром III», обнаруженная на нем огромная и столь неожиданная нехватка топлива нарушила все расчеты адмирала и заставила его принять решение войти в Камранг.

Войдя в нейтральный порт, Рожественский уже не мог не известить об этом свое правительство. Когда же в Петербурге вошли в телеграфный контакт с адмиралом, ему было приказано не двигаться дальше и ожидать присоединения к его эскадре недостающих ему «коэффициентов», которые форсированным маршем вел уже к нему контр-адмирал Небогатов.

Насколько легче было воевать в былые времена, когда не существовало еще телеграфа и кабинетные мудрецы не имели возможности управлять армиями и флотами за тысячу верст, из своих кабинетов! И не прав ли был отчасти дядя Ваня, питая ненависть и отвращение к завоеваниям цивилизации?!

Обширная и глубокая бухта Камранг могла бы дать убежище флоту еще более многочисленному, нежели наш. Ее высокие лесистые берега удивительно живописны; в особенности красивы и поэтичны многочисленные бухточки, в тихих водах которых, как в зеркале, отражаются группы пальм самых разнообразных пород, сбегающих по береговым склонам к самой воде. В глубине бухты, на ее северном берегу, невидимая с моря за складкой местности, расположилась небольшая аннамитская деревушка, в которой оказалась даже почтово-телеграфная контора, ибо через Камранг проходила Кохинхинская дорога в Сайгон, и небольшая лавочка, в которой можно было достать все, что может понадобиться аннамиту, и очень мало из того, что нужно европейцу.

За долгое плавание океаном мы успели поотвыкнуть от береговой жары, и, став на якоре между двумя высокими берегами бухты, которые защищали нас от освежающего морского ветерка, мы вновь начали испытывать муки грешников, ввергнутых в чистилище, ничуть не менее, нежели в памятные дни мадагаскарского стояния.

В первую же мою поездку на берег мне довелось быть свидетелем любопытной сценки, разыгравшейся на почве дьявольской индокитайской жары. Пристав на гребной шлюпке к небольшой деревянной пристани у поселка, я поднялся на берег, чтобы сделать в лавочке кое-какие покупки, взяв с собой двух гребцов со шлюпки. На корабле и на шлюпках команда наша ходила обычно босиком; босы были и оба сопровождавших меня матроса.

Войдя в лавочку, я застал крошечное ее помещение набитым покупателями, исключительно почти офицерами с эскадры. Я сейчас же вернулся к выходу и, обратившись к моим матросам, сказал им:

– Знаете что, ребята, вы уж лучше в лавку не лезьте, – там и так народу столько, что не протолкаться. А вы побудьте здесь у входа, я вам вынесу свои покупки, и вы понесете их на шлюпку.

Получив в ответ дружное традиционное «есть», я повернулся, чтобы вновь войти в лавочку, как вдруг заметил, что оба мои молодца вприпрыжку побежали куда-то в сторону.

– Куда же вы бежите, черт возьми? – рассердился я, – я же вам сказал ожидать меня здесь.

– Так что, не извольте беспокоиться, – ответил один из них, танцуя на месте. – Мы далеко не убежим, а только стоять на месте никак невозможно, – уж больно песок жжется. Вы себе покупайте, что вам надо, и позычьте нас, как выйдете, а мы здесь пока что побегаем.

Я махнул рукой и направился в лавку, а оба молодца вприпрыжку побежали дальше. Они были правы: даже я, сквозь толстую подошву башмака, чувствовал жар раскаленного песка, который не мог не пронять даже грубую матросскую пятку. На их несчастье, было около полудня, солнце бросало свои каленые стрелы с самого зенита, и нигде на улице не было и намека на тень.

Впрочем, я не заставил долго страдать моих молодцов, бегая по горячей улице Камранга: единственная лавочка поселка оказалась таким убожеством, что я мог отлично обойтись без специальных носильщиков моих покупок, и, выйдя быстро из лавки, я крикнул бегунов и направился с ними обратно на шлюпку. По пути нам изредка попадались туземцы-аннамиты, с любопытством разглядывавшие нас из-под своих огромных конических шляп, сплетенных из грубой соломы.

Всякий раз при встрече с аннамитом я замечал, что между идущими сзади меня двумя матросами поднимался о чем-то, вполголоса, горячий спор.

– О чем вы спорите? – не удержался я наконец, чтобы не спросить их.

– А мы-то спорим, – смеясь ответил один из них, – чи то баба, чи мужик? Потому никак невозможно отличить одну от другого. Все они на один лад: у мужика – ни тебе усов, ни бороды, бабы – опять же в штанах, у всех – косы. Как их тут разберешь, ваше благородие?

– Да, может быть, мы еще ни одной бабы-то не встретили, а все видим лишь мужиков? – заметил я.

– Э, нет, ваше благородие, – засмеялся другой, – пока вы были в лавке, так мы в одной хате – дверь-то была открыта – видели, как мальчонка у такого мужика грудь сосал…

Матросы были правы: все виденные нами аннамиты принадлежали, казалось, к одному неопределенному полу – не то женскому, не то мужскому. И по фигуре, и по костюму, и по лицу – все были на один лад.

Возвращаясь на броненосец, я думал о том, что наш матрос зачастую бывает гораздо наблюдательнее офицера.

* * *

Во время нашего пребывания в Камранге меры предосторожности от внезапных атак, особенно ночью, были удвоены, ввиду получения известия о присутствии японских военных судов в китайских водах.