чье-то мировоззрение. Мариэтта Омаровна была именно такой личностью. Я уверен, что знакомство с ней повлияло на судьбу многих. На меня точно. И это останется со мной навсегда. Светлая память дорогому другу и учителю!

Владимир Паперный

В поисках утраченного

– К нам в «Новый мир», – рассказывала моя мама, Калерия Николаевна Озерова, ходил молодой аспирант, Саша Чудаков, писал короткие рецензии. Один раз спрашивает: «Можно я приведу талантливого автора?» Конечно, можно. Приводит какую-ту девочку, по виду школьницу, на восьмом месяце беременности. Оказывается, это его жена Мариэтта.

Мама была очарована Чудаковыми и их совместными статьями. Я хорошо помню одну из них – «Современная повесть и юмор», явно написанную под влиянием Тынянова. В статье Чудаковы описали литературную тенденцию, они назвали ее «иронически-пародийной манерой», суть которой сводится к замене мудрости юмором. «Пародийное слово, так широко проникшее в литературу, – писали Чудаковы, – лишь по традиции выступает сейчас в качестве сигнала чего-то нового. За ним давно уже стоят каноны, своя инертность мысли и стиля». Сейчас вижу, что замеченная ими в 60-е годы тенденция развивалась, мутировала и в конце концов трансформировалась в «стеб», элементы которого можно заметить, скажем, у Сорокина и позднего Пелевина, не говоря уже о более слабых авторах типа Липскерова.

Мама мечтала, чтобы я познакомился с Чудаковыми, что должно было отвлечь меня от вредного влияния богемы из кафе «Артистическое». Я, как и полагается тинэйджеру, ко всему, что исходило от родителей, относился с предубеждением. К тому же мама избрала совершенно ложную стратегию, она напирала на байдарочные походы, а на мой тогдашний вкус это было полным моветоном.

Не помню, как, но ей все-таки удалось уговорить меня пойти с Чудаковыми в байдарочный поход. Потом я описывал маме свою удивленную реакцию от первой встречи: «Я думал, это какие-то замшелые туристы-байдарочники, а это оказались интеллигентные люди». Мама была счастлива.

Поход на байдарках по Медведице (до впадения ее в Волгу недалеко от Кашина и Калязина) оказался событием, повлиявшим на меня не меньше, чем сидение в «Артистическом». Мне было девятнадцать лет. Саша и Мариэтта казались мне взрослыми, чуть ли не пожилыми людьми. Сейчас я рассматриваю наши походные фотографии и вижу поразительно юную двадцатипятилетнюю пару. Я был под их сильным влиянием. Влияние Мариэтты было очевидным и неизбежным. Мало кто мог устоять под исходившим от нее напором ума, таланта и политического темперамента. Сашино влияние было менее очевидным. К Саше было принято относиться с добродушной иронией, и этот стиль ввела сама Мариэтта. Она создала для своих устных рассказов комический персонаж по имени «Чудаков». Это был такой добрый рассеянный фольклорный богатырь. Что-то среднее между Ильей Муромцем и Самсоном. Он был задумчив и доверчив и из-за этого постоянно попадал в смешные ситуации.

– Стоит как-то раз Чудаков под ледяным душем в бане, – рассказывает Мариэтта. Все вокруг жалуются, что холодные брызги долетают до них. Холодно? Саша переключает душ на кипяток. Окружающие в ужасе разбегаются. Саша, выросший в Сибири и привыкший переносить любую температуру, не понимает, куда они делись.

Мариэтта рассказывает мастерски, с деталями, с интонацией очевидца. В мужской бане она присутствовать не могла – значит, источником был Саша. Получается, что в этой игре участвовал он сам.

– Встречаем мы на днях одну знакомую, – сообщает Мариэтта в другой раз. – Она держится за щеку, говорит, что ей только что вырвали зуб. «Откуда?» – с интересом спрашивает Чудаков. Тут эта интеллигентнная воспитанная пожилая дама не выдерживает и отвечает совершенной непристойностью.

У созданного Мариэттой персонажа есть важное качество – стопроцентная надежность. Что бы ни случилось, добрый богатырь Чудаков придет на помощь. Такой эпизод: мы в другом байдарочном походе, байдарок две. С Чудаковыми плывет еще один чеховед – мой отец. Мариэтта – рулевой. Из-за того, что в байдарке – трое, места для вещей мало, их запихивают в нос, к рулю, стиснув ей ноги, и за спину. Никто из нас не догадывается, что вылезти из байдарки Мариэтта теперь может только с посторонней помощью.

Все трое поют хором русские народные песни. Когда доходят до слов «лучше быть мне в реке утопимому, чем на свете жить нелюбимому», Мариэтта кричит:

– Я суеверная, этих слов мы петь не будем.

– Чтобы доказать, что суеверия бессмысленны, – говорит мой отец, – мы споем эту строчку три раза.

Из уважения к доктору наук Чудаковы поют вместе с ним. На третьем повторе их байдарка попадает в узкий канал для лесосплава, переворачивается, и ее заклинивает под водой в перевернутом состоянии. Мы с сестрой Таней с ужасом смотрим из второй байдарки на расходящиеся по воде круги. Через минуту из воды появляется отец с авторучкой в одной руке и записной книжкой в другой – настоящий филолог. Потом всплывает Саша и вежливо спрашивает отца, не знает ли он, где Мариэтта. Отец растерянно оглядывается, потом с выражением ужаса показывает пальцем вниз. Саша кивает и исчезает в пучине. Еще через минуту он выплывает со спасенной Мариэттой.

– Что ты чувствовала, когда оказалась висящей вниз головой под водой? – спрашиваю я.

– Я была абсолютно спокойна, – объясняет Мариэтта. – Я совершенно точно знала, что Чудаков меня вытащит. А даже если не успеет вытащить вовремя и я захлебнусь, то и это не страшно, потому что Чудаков знает, как откачивать утопленников.

Вот это доверие. Ясно, что ироническая интонация была всего лишь литературным приемом.

Созданный Мариэттой персонаж очень близок к оригиналу, разница только в том, что Саша был глубже и сложнее. Это стало особенно ясно, когда появился его автобиографический роман «Ложится мгла на старые ступени». Героя зовут Антон. Он историк, но при этом он все время мысленно описывает происходящее «книжным языком», как бы репетируя будущий роман. Можно сказать, что в Антоне слились чеховед Чудаков и сам Чехов.

В романе есть стилистическая особенность: повествование в третьем лице («Антон подумал») иногда сменяется первым («я подумал»). Переходы эти кажутся случайными, что напоминает мне о концепции случайных деталей в книге Чудакова «Поэтика Чехова».

Думаю, это «мерцание» точки повествования связано с типом творческого содружества семьи Чудаковых. Они никогда не были просто супружеской парой, а скорее единой творческо-политической организацией, с совпадением литературных оценок, политических взглядов, отношения к труду, к профессионализму, с единой системой ценностей. Даже когда они писали порознь, их участие в творческом процессе друг друга не прекращалось. Мне кажется, что Саша одновременно видел себя изнутри («я») и глазами Мариэтты («Антон») отсюда такая сложная структура повествования.

Литературное творчество Чудакова началось с анализа и отрицания