Она так неумело отвечает, только больше распаляя своей неопытностью. Страсть, как горячка, охватывает все тело, кожа накаляется, пальцы сжимаются в кулак. Вторая рука зарывается в волосы, ощущая мягкие шелковистые пряди. Джи прижимается своим маленьким телом, обнимая руками талию, и упирается носом в шею. Теплое дыхание касается моей разгоряченной кожи, сводя с ума и возбуждая.

— Я первый, с кем ты это делаешь… — утвердительно шепчу, поглаживая ее затылок.

Как же сложно сдерживаться, чтобы не прижать ее и не «вкусить запретный плод» прямо сейчас, когда она одурманивает разум, как ведьма.

— Нет, — тихо отвечает девушка, оставляя влажный поцелуй на шее.

Кадык нервно дергается от ее невинной шалости. Она даже не представляет, что творит со мной. Перед глазами мелькает ключ, и победная улыбка Браун. Непонимающе смотрю в горящие аквамариновые глаза и хмыкаю, покачивая головой.

— Какая ты хитрая, — поднимаю заинтриговано бровь и встречаю насмешливый взгляд. Отстраняюсь и провожу пальцами по растрепавшимся волосам. — Играешь не по правилам, Джинет, — лениво улыбаюсь, блуждая по раскрасневшемуся и лицу все еще затуманенным глазам.

— Мне есть, у кого учиться, Эванс, — Джи дарит на прощание очаровательную улыбку и закрывает дверь. Не могу сдержать вырывающегося из груди смеха и хохочу. Черт, она мне нравится. Очень, очень нравится.

Глава 23

Ты и я создали проблему. Признать это проще, чем найти решение. Я поверил, что смогу пойти в обход. Оставить попытки легче, чем начинать. Слишком туманно, чтобы что-то увидеть, слишком больно, чтобы что-то почувствовать, но я люблю тебя, я люблю тебя и каждую твою частичку.

Andrew Belle «Pieces»

Джи

Шторм, бушевавший между мной и Эвансом в последнее время, превратился в штиль, но я не особо доверяла этому перемирию. Оно больше напоминало затишье перед бурей.

Тот день, который снился чуть ли не каждую ночь и превращался в паранойю, никто из нас не вспоминал, будто не было поцелуя, кошмара Сина, совместной ночи (или утра?). Эротичная фантазия, о существовании которой я раньше даже не подозревала, рисовала продолжение, и внизу живота становилось горячо, щеки пылали, кожа покрывалась мурашками, а сердце выбивало чечетку между ребрами. Стыдно признаваться самой себе, но в глубине души, я этого желала.

Иногда во время репетиций взгляд блуждал по его сосредоточенному серьезному лицу, черным перьям, которые я целовала, мозолистым пальцам, Гибсону с языками пламени на корпусе. Наши глаза пересекались, задерживались на секунды, и каждый отводил их в сторону — так продолжалось всю неделю перед балом. Мы практически не говорили, если это не касалось песен, музыки или еще каких-то моментов, связанных с группой. Эванс сразу срывался на байке и уезжал первым, меня же подвозили Черелин или Оззи. С приходом Черри накаленная атмосфера в гараже разряжалась, «тучи расходились, появлялось солнышко», и я немного расслаблялась, хотя Син постоянно недовольно ворчал и говорил «ты всех отвлекаешь, едь домой…», на что получал очередную колкость в ответ.

Спокойный мирный Эванс вводил в большее заблуждение, чем грубый и жесткий. Он и так чертова ходячая загадка, но теперь я запуталась и не знала, что думать. Хренова головоломка…

***

60-е… Расцвет хиппи, пропагандирующих пацифизм (идеология сопротивления насилию ради его исчезновения) и возникновение такого понятия, как трип (состояние человека, принявшего особые вещества — психоделики).

Сегодня мы превратились в «детей цветов», возвращаясь почти на пятьдесят лет назад. Школьный совет даже предоставил нам старый микроавтобус Фольксваген — символ движения хиппи — раскрашенный в стиле «Flower Power», для эффектного появления.

Черелин изрядно потрудилась над нашим имиджем. Все облачились в джинсы-клеш, пестрые рубашки, а на запястьях висело множество фенечек. Мои волосы она немного завила и вплела фиолетовые цветы. Оззи постоянно возмущался и говорил, что выглядит, как педик, а не хиппи. Остальные его поддерживали и собирались снова надеть кожаные куртки.

— Что за херня? Я не собираюсь в этом выступать, — дергал с неприязнью парень за ткань разноцветной рубашки. — Похож на какого-то сладенького мальчика с гей-бара. Фу, бля.

— Серьезно, Черри, из нас пятерых образ хиппи идет только Джи, — поддерживал друга Райт, оглядывая свой наряд.

Девушка насупилась и поставила руки в бока, показывая всем видом — это не обсуждается.

— Радуйтесь, что не напялили парики с длинными патлами и ободки с цветами.

— Черт, чувак, у тебя очень жестокая сестра, — прошептал якобы испуганно Оззи, заправляя рубашку в джинсы.

Я посмеивалась над парнями, одетых в непривычную одежду. Взгляд замер на Сине — только он оставался беспристрастным, настраивая Гибсон. Черные волосы волнистые, рукава яркой аквамариновой рубашки закатаны, открывая обзор на татуировки, несколько пуговиц расстегнуто, видно гладкую подкаченную грудь и черные перья, обрамляющие шею. Даже в этой идиотской одежде, которая всех бесила, Эванс выглядел как Бог. Отвернулась и встретилась в зеркале со своим отражением: бирюзовые глаза горят в предвкушении, на шее пурпурная тонкая лента, полупрозрачная блуза с цветными разводами и джинсы с высокой посадкой.

Улыбнулась и поправила выбившиеся пряди, чувствуя чье-то очень пристальное назойливое внимание. Глаза пересеклись в зеркале с потемневшими сапфирами, и я подняла вопросительно бровь, невозмутимо спрашивая:

— Что?

Син только хмыкнул и продолжил возиться с инструментом, проверяя звук.

Когда Фольксваген подкатил к главному входу, нас заглушил визг девушек, облепивших бус и не дававших даже прохода. Чокнутые психопатки. Они чуть ли не вешались на парней, и мы еле протиснулись в помещение.

Зал украшала различная атрибутика прошлых времен, и уже до отказа заполнился школьниками. Одна половина в образах хиппи, вторая — панков, хотя эта субкультура возникла в начале 70-х, благодаря скандально известной группе Sex Pistols и их басисту Сиду Вишесу.

Наше появление вызвало восторженный свист и шквал подбадривающих слов, которые выкрикивали ученики Альберты, пока мы пробирались ближе к сцене, на которой уже установили оборудование. Я радостно улыбалась, махала руками, а внутри зарождалось то чувство, как во время первого выступления в баре. Уже не терпелось выйти на сцену и зажечь.

Больше всего я ждала появления папы — он обещал прийти на вечер. «Хочется вернуться во времена хиппи, рок-н-рола… Вспомнить молодость», — говорил он на днях с ностальгической улыбкой на губах. Поэтому я с нетерпением и волнением ожидала его. Я уговорила даже Тинки, который отпирался до последнего, но все-таки сдался, поклявшись, что «припрется на этот убогий бал».

Перед выступлением подошел Эванс, молча взял мою левую руку и повязал на запястье красно-желтую фенечку. Он странно зыркнул, перекинул ремень гитары через плечо и направился к выходу на сцену. Мне оставалось удивленно смотреть парню