— Вы очень галантный и милый, — улыбнулась она, не зная, куда деть свои руки.

Наверное, мне стоило надеть футболку, прежде чем пускаться с ней в пляс.

— Просто я задолжал тебе танец.

— Вы мне? Когда?

— Когда ты бухая просила меня о нем примерно на этом же месте, — бросил я и, пока Маруся зависла, переваривая мои слова, положил ее ладони на свои плечи.

— Но в остальном я же прилично себя вела, да? — спросила с надеждой пришедшая в себя Маруся.

— Конечно, — нагло врал я. Не считая раздевания, попытки поцелуя и фееричного блёва. — Ты была само очарование.

— Ну, и хорошо.

Довольная собой, Маруся робко сместила свои руки выше по моим плечам и переплела пальцы за моей головой.

Молча и пристально разглядывала моё лицо. С лёгкой улыбкой, которая иногда становилась шире, подмечала какие-то видные только ей детали, затем снова возвращала внимание к глазам.

— У вас один правый глаз всегда чуть-чуть щурится.

— Инсульт с рождения.

— Михаил Захарович! — цокнула Маруся нарочито возмущенно и хохотнула. С трудом вернула лицу невозмутимое выражение. — Не смешно.

— Я так и понял, — улыбнулся я и немного сместил руки на ее талии к спине. Из-за чего, и без того короткая плюшевая кофта, слегка задралась, позволив мне коснуться обнаженной гладкой кожи кончиками пальцев.

Маруся заметно вздрогнула, когда я, не сдержавшись, провел подушечкой пальца линию вдоль позвоночника. Зрачки моментально расширились, на выступающих ее ключицах показались трусливые мурашки. Тонкие пальцы слегка задели волосы на моем затылке, словно она хотела их пригладить, но сразу себя остановила.

— У вас над губой маленький белый шрамик в виде буквы «х». Я раньше не замечала.

— Читай дальше. Может, там еще парочка букв есть, — улыбнулся я, а сам, за каким-то чёртом, опустил взгляд на ее губы.

Красивые. Не большие, не маленькие. Как надо. Слегка покусывает нижнюю задумчиво изнутри, будто и в самом деле занята поиском других букв над моими губами.

— Маруся.

— М? — вздёрнула она подбородок, чтобы видеть мои глаза, и оказалась поймана, когда я накрыл её рот поцелуем.

Я буквально пошёл ва-банк, не зная наверняка, ответит ли она на этот поцелуй, или же я буду послан туда, откуда приехал, уже через секунду.

Глава 33. Маруся

Это не со мной всё происходит. Не может со мной такого происходить!

Я целуюсь с отцом своего ученика?!

О, боже!

Рефлекторно льну к его телу своим, когда теплые чуть шершавые ладони скользят по моей спине. Чувствую, как он сильнее ныряет пальцами под короткую кофту, но ничего не могу сделать. Я словно парализована мягкостью и вкусом его губ. Даже короткая щетина совсем не колет, наоборот, её приятно ощущать на своей коже.

Сильные, но такие ласковые в этот момент руки плавно скользят к груди. Не встретив моего сопротивления, подушечкой большого пальца Костров касается моего твердого соска.

От поясницы вниз живота простреливает яркая вспышка. Словно он не соска моего коснулся, а зажигалкой чиркнул.

И это отрезвляет.

Едва его язык снова касается моего, как я резко толкаю Кострова в плечи и делаю шаг назад. Будто боясь, что он снова меня поцелует, вскидываю руку и зажимаю пальцами его губы.

Смотрю в его глаза, заволоченные туманом похоти, и не знаю, что делать дальше. Не понимаю, как вырулить из сложившейся ситуации и не чувствовать себя неловко весь оставшийся вечер.

— Это… это харассмент, — выдыхаю я, наконец, собрав в своей голове хоть какие-то мысли, кроме тех, в которых мне хочется обратно в его сильные руки.

Отпускаю его губы и отхожу к столу. Залпом выпиваю шампанское из своего бокала. Немного подумав, выпиваю алкоголь и из бокала Михаил Захаровича, а затем, как в каком-то бреду, хватаюсь за бутылку и присасываюсь к горлышку. Холодная шипучая жидкость приятным теплом растекается по телу, но успокоиться не позволяет. Главным образом потому, что я чувствую на спине пристальный взгляд Кострова.

— В корзине есть ещё коньяк, виски и перцовка. Тебе открыть? — с легкой улыбкой в голосе спрашивает мужчина.

Оторвавшись от бутылки шампанского, я ставлю ее на стол. Снимаю очки, растираю глаза и упираюсь в стол ладонями, словно пытаюсь отдышаться, как после длительной пробежки.

— Это неправильно, Михаил Захарович. Нам нельзя.

— Нам нельзя сосаться во время родительского собрания, Маруся, — слышу, как он приближается ко мне сзади. — Хотя, если бы я узнал тебя поближе раньше, то, возможно, мы бы уже и на родительских собраниях сосались.

Его дыхание касается моего затылка. Я чувствую, как он дышит, чувствую, как задевает губами кожу, прокладывая дорожку к уху. И от неправильности всего происходящего так хорошо, что поджимаются пальцы на ногах и хочется просить добавки.

— Михаил Захарович, — с трудом беру себя в трясущиеся совершенно неуверенные руки и разворачиваюсь лицом к мужчине. Тьма его зрачков затопила радужку и очаровала, заставив замолчать и забыть о том, что я положила ладони ему на груди, чтобы оттолкнуть.

А и чёрт с ним! Пошло оно всё! Они все…

Привстаю на цыпочках и уже сама целую его в губы, гордясь собой. Гордясь тем, что я тоже умею быть инициативной.

Крепкие руки подхватывают меня за талию и, как пушинку, поднимают над полом и усаживают на край стола.

Слышу, как за спиной гремят блюдца, которые Михаил Захарович смещает одной рукой в сторону, а другой, ныряет в мои волосы и сжимает их в кулак, окончательно меня разлохматив.

Обхватываю его бедра ногами и прижимаю к себе. Неимоверными усилиями глушу в себе странное животное желание потереться этим местом о жесткую ширинку. Я никогда так не делала и, вряд ли, когда-либо стану.

Словно услышав моё тайное грязное желание, Костров сам хватает меня за бёдра и вжимает в свою ширинку. Я чувствую плавное движение его бедер. Мы словно занимаемся сексом, не раздевшись.

Как это называется?

Петтинг?

Это называется волшебством.

Боже, как чудесно!

Будто понимая его без слов, я поднимаю руки и позволяю снять с меня кофту, в которой уже кажется жарко. Вздрагиваю, когда кожа наших тел соприкасается. Хочется стыдливо закрыть грудь руками и спрятаться. Меня никогда еще не раздевали так горячо и страстно. Да еще при свете и на столе. Обычно я уже ложилась в постель обнаженная и ждала в темноте, когда Витя ляжет рядом, и начнется процесс соития. Но то, что происходило сейчас, — совершенное безумство, хаос, неконтролируемая мной стихия. И эта бесконтрольность будоражит. Хочется узнать, что еще она для меня готовит. Какие еще мои внутренние устои