сколько положено. У каждой фамилии указано, какая норма должна выдаваться тому или иному бойцу, это я всех помнил, по памяти выдавал. Еду выдавали из термосов, так как сегодня я решил поспать подольше и ничего не готовил, а готовые блюда достал из Хранилища, из полевой армейской кухни, и переложил в термосы. На завтрак были молочная рисовая каша и кисель с лепёшками.

За день батарея шесть раз открывала огонь: трижды прикрывая от налётов аэродром (мешал он немцам) и трижды била по пролетающим мимо самолётам. Никого не сбили, но три накрытия были, машины ушли с дымами. У наших лётчиков снова закончился бензин, а обещанного им так и не привезли. Они обратились ко мне, и я дал топлива, велев не экономить. Так что они весь день летали, хотя истребителей осталось едва два десятка (до войны было восемьдесят), а бомбардировщиков – восемнадцать машин, способных подняться в воздух. Их спешно обслуживают, заправляют, подвешивают бомбы и отправляют на задания: заявки от наземных сил идут одна за другой.

В общем, обычный день на батарее, ничего особенного. Но вот я в этот день отличился, неожиданно даже для себя. Дело было так. Вечер уже, были командиры обоих авиационных полков и Хромцев, мы общались, обговаривали проблемы с топливом: на аэродром его так и не доставили, машины, отправленные на склады ГСМ, не вернулись. Я пообещал, что топливо будет, они за этим и приехали, знали, что слово я держу.

И тут я вдруг дёрнулся и рванул к полуторке с ДШК, крича на ходу расчёту:

– От пулемёта!

Наводчик успел шарахнуться в сторону, когда я влетел в кузов грузовика и, резко повернув ствол, дёрнул за рычаг затвора и сразу открыл огонь. Вылетевший из-за деревьев «мессер», разваливаясь, огненным комком устремился вниз, а я уже бил короткими очередями по ведомому этой пары. Ведомый пошёл было вверх, но тут его настигла уже четвёртая моя очередь по нему. Замерев на миг, он выпустил тёмный шлейф дыма, устремился к земле и врезался в неё. Лётчик погиб.

Это Взор, работавший уже на четыреста метров, показал мне их атаку, целью которой была наша батарея. Уж очень мешала она немцам, вот они и послали эту группу. Звено наших истребителей недавно село, так что никто немцам не мешал.

Меня внезапно подхватили и с криками радости начали качать. Похоже, такого ещё никто не видел – разом сбить двух. Но мне это было несложно: я из земли поднял земляного голема, точнее его голову, и, используя его программы прицеливания и наведения, наводил и стрелял короткими и прицельными очередями. Без этого я бы вряд ли попал, разве что по везению.

Хромцев кричал, что с этой минуты я назначаюсь командиром пулемётной установки, это помимо выполнения обязанностей батарейного старшины. Ещё не хватало. Я сразу отказался, но если окажусь рядом во время налёта, пострелять по противнику не против. На том и порешили. Командиры полков, похлопав меня по плечам, укатили к себе, а я собрался тоже отъехать: надо было обеспечить летунов топливом и маслом, оно тоже подошло к концу.

Но тут на дороге вдруг показался кортеж, пыливший в нашу сторону со стороны города. Оказалось, это прибыл командир корпуса, я его вживую видел впервые.

Мигом примчалось командование нашего дивизиона, построили личный состав батареи, только дежурные остались наблюдать за небом, чтобы нас врасплох не застали. Генерал выслушал доклад командира батареи и велел познакомить его с таким выдающимся стрелком.

– Старшина Туманов, три шага из строя.

Чётко отбив положенные три шага, я вскинул руку к пилотке и доложился.

– Туманов, Туманов… – явно припоминая, пробормотал генерал. – Это не тебя перед войной чуть под суд не отдали?

– Меня. Был незаконный товарищеский суд, товарищ генерал, понизили в звании по приказу командира дивизии.

– Кем был?

– Интендантом отдельного зенитного дивизиона. Техник-интендант второго ранга. Меньше месяца как форму надел. Понизили до батарейного старшины.

– Напомни, за что?

– Не выполнил приказ командования. Наплевал на него и эвакуировал свою семью в тыл до начала войны. За это был подвергнут критике и наказанию.

– И сейчас наплевать?

– Ещё как, товарищ генерал.

– Вернитесь в строй.

Я вернулся в строй. Генерал поблагодарил батарею за победу, после него взяли слово по очереди два политработника. Командование дивизиона также произнесло речь, но уже без того пафоса, что слышался в речи политработников корпусного уровня.

Наконец кортеж укатил. Хромцев распустил строй и, подозвав меня, сообщил:

– Комкор приказал написать на тебя наградной, он подпишет.

– Это ваши дела, – ответил я улыбаясь.

В возможность получения этой награды я не верил от слова совсем: скоро начнётся отступление и окружение, всё это затеряется, но комбат – парень хороший, пусть порадуется. То, что не получу, точно говорю: монетку кидал – три раза не угадал.

Я вернулся к своим делам, выдав задание бойцам, и начал писать рапорты для Борисова – что необходимо батарее и личному составу. Думаете, это всё? Вскоре моё внимание привлекли криком: на километровой высоте в сторону своих летели две пары немецких истребителей. Бить по ним из тяжёлых орудий смысла нет, слишком скоростная и небольшая цель, а вот из пулемёта можно.

Я тут же влетел в кузов и стал прицеливаться с помощью земляного голема: перед глазами как будто прицельная рамка с траекторией полёта пуль по направлению ствола. Так и начал по-тихому садить. Сбил одного, он упал в районе рощи, где располагался штаб дивизиона. Ещё один задымил, остальные со снижением ушли.

Я был немного оглушён выстрелами, но расслышал, как стоявший рядом Хромцев вдруг сказал:

– Любопытно, как ты из нашего орудия сможешь стрелять?

– Надо бы проверить, – усмехнулся я, покидая кузов.

– Вот завтра и проверим.

Старлей направился в землянку писать рапорт по сегодняшнему дню, да и наградной. (Да, у нас две землянки – штабная и большая для батарейцев, – а ещё и противовоздушные щели вырыты.) А я, убедившись, что у моих всё в порядке, скомандовал отбой (уже стемнело) и вскоре сам уже спал.

На следующее утро завтрак мои бойцы принесли в термосах от дивизионной кухни: кухня есть – положено выдавать. Борисов морщился, но выдавал: это его обязанность. Личный состав нашей батареи сразу моськи кривить начал: разница между дивизионной кухней и тем, что готовил я, как небо и земля. Кто-то назвал пищу, что готовили на кухне, рыгаловкой, и как прилипло.

А Хромцев серьёзно решил меня проверить на их основном орудии, да мы не успели: появились шесть «мессеров» – тремя парами работали по дороге, приближаясь