Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Надо же! Папкина “семёрка” ломалась, оказывается! Не из-за этого ли мастера слетела с трассы?
— Спасибо, раз так. — я попыталась улыбнуться, но как-то вдруг расхотелось.
Выражение лица незнакомого человека говорило о глубоком страдании, глаза блестели — неужели готов расплакаться? А он приятный, манкий. Девушкам, наверное, нравится. Мне бы понравился, если бы…
— Мы с Михой хотели тебя на прогулку вывезти. Согласна?
— Боюсь.
— Чего?
— Упасть, света, шума, машин. Боли. Продолжать?
— Я отнесу тебя на руках, — Егор не врал, он действительно отнесёт, почему-то была уверена я.
Ух ты, какие у меня знакомые!
— Хорошо.
— А ты? Чего торчишь тут? Шёл бы за хозяином! Только жалости твоей мне не хватало!
Но Меченый службу нёс исправно: стоял поодаль, воздух нюхал, следил. Оставалось найти Колючкина, набрать еще подснежников и отправляться восвояси.
Конечно же, отыскать удравшего ежа было невозможно. И где эта глазастая сова, когда нужна?
— Колючки-и-ин! Придурок чернобыльский, вылезай уже, а? Домой пора! — орала я, осознавая комичность и тщетность своих попыток.
Изрядно напугав, на тонкую нестабильную берёзовую ветку приземлился Золик.
— Следил? Следил! И не смей мне ничего сейчас говорить, я сама всё про себя знаю, понял! Лучше ежа отыщи, хоть какая-то польза.
Прострелов было море, и корзинка вновь заполнилась доверху. Ворон приказ выполнил: смешно подёргивая носиком, вернувшийся ёжик с осуждением обнюхал и оббежал меня кругом.
— Ой, не нужно строить из себя праведника, сам-то чем занимался? Ежиху тискал? — утирала я беспрестанно текущие слёзы. — Все вы, мужики, одинаковы. Всем вам только одного и надо! Бабники!
Золик на всякий случай перепрыгнул на дальнюю ветку.
Я шла назад в сопровождении волка и ворона, за пазухой фырчал обиженный Колючкин. Ведьма ведьмой!
Никакой любви больше. Всё! Хватит! Волче своё получил и потерял интерес из-за ерунды какой-то. Гордость его обуяла, видишь ли! Охотник хренов! Поделом мне, дура влюбчивая!
Тетя в последний раз поправила снуд на моей шее, оглядела придирчиво, ладонью утёрла вспотевший лоб и громко позвала:
— Мальчики!
Два крепких мужчины, совсем не тянущие на мальчиков, вошли в комнату. Миша взял сложенную коляску и сумку, Егор, немного потоптавшись, осторожно поднял меня на руки.
— Аккуратнее! — рявкнул отец на него, и подбежала, подставляя ладони. — Убью, если уронишь.
— Папа, успокойся, иначе я никуда не пойду!
— Не стерпела! — бушевала Марья, будто я выдала кому-то государственную тайну. — Ох, беда!
Сидящий на краю стола Золик при каждом громком слове своей зазнобы подрагивал крыльями и втягивал голову в плечи. Одни истерички кругом. Я улыбнулась:
— Не мели ерунду! Какая беда? Что я сделала? У тебя разрешения не спросила?
— Чистоту свою испоганила! — орала на меня ведунья. — От меня к тебе река по чистому пути текла, водицею поила тебя ключевой, а ты в ней … Ах, да что с тебя взять!
— Вот уж действительно! — ору я не хуже княжеских дочек. — Тебе-то, конечно, можно в постели кувыркаться, а мне на юбку замок повесить что ли?
— А и повесь! — Моревна вдруг прыснула.
Золик закаркал, я засмеялась, Колючкин благоразумно утопал в свою хижину — небольшую корзинку, поставленную на бок и набитую ветошью.
— И какая нынче забава? — в дверях стоял Иван и отчего-то пристально смотрел на мой рот.
Марья перехватила этот взгляд и нахмурилась.
— Девкам забава, мужикам печаль! — бросила она мужу через плечо и принялась что-то толочь в ступке.
— Там есть такой рычажок, Миша, маленький. Ага! Теперь встряхни!
Брат чертыхался вполголоса, пытаясь раскрыть коляску, а я прижималась к плечу Егора. Весенний воздух так сильно кружил голову, почти пьянил. Проходящие мимо люди с интересом рассматривали нас и шли дальше по своим делам. Никому не было дела до чужой немощи.
Но один взгляд жёг, не переставая. Егор не сводил глаз с моего лица, нервируя и расстраивая. Зачем здоровому мужику калека?
— Говори уже, что хотел сказать, — как жаль, что я не могу обхватить рукой его шею. — Вижу, что распирает. Тяжёлая я? Устал?
— Устал..., — Егор приблизил свой рот к моим губам, — без тебя...
Небо обрушилось на голову так внезапно, что я даже вскрикнула. Где-то там, за границами сознания, что-то громко спрашивал Миха, рычали моторами машины, кричали одуревший от тепла синицы, но я ощущала лишь вкус поцелуя.
В ступке ничего не было. Я подняла глаза на Марью, которая сосредоточенно толкла и толкла невидимое снадобье. Лицо красавицы каменело равнодушием к происходящему.
— Всё ли по добру, горлица моя? — Иван не спешил покидать поле боя. — Вся в трудах, умаялась, поди?
— Пока я умаюсь, другая в домину ляжет! — синие очи сверкнули еле сдерживаемой яростью.
Похоже, нужно срочно ретироваться. Стараясь не привлекать внимания ссорящихся супругов, я выразительно глянула на Золика, но ворон демонстративно отвернулся и нахохлился. Мужчины сегодня неприятно удивляли.
Лишь закрыв за собой дверь, я смогла нормально вздохнуть. Не задался денёк, а нужно еще больных проведать.
— Это ничего еще не значит! — я упрямо смотрела перед собой, впервые, пожалуй, замечая вкрапления гальки, выбоины и трещины на асфальте старого тротуара. Коляску потряхивало на неровностях, но Егор маневрировал как мог.
— Это просто весна так действует!
— Но ты вспомнила? Вспомнила? — подскакивал рядом Мишка.
Ответ не был так очевиден, как того хотел брат. В момент головокружительного поцелуя голову пронзали вспышки света, образы, которым я не могла найти объяснения. Большое ветвистое дерево без листьев. Стая волков, несущаяся по снегу за санями, в которых сижу... я? Аромат кофе и бензина, узкие окна, в которых еле теплится свет уличных фонарей. Перебинтованная собака. Трасса и колёса большой машины, крутящиеся в воздухе прямо надо мной головой. Яблоко, уже кем-то надкушенное. Зелёное. Гладкое. Сова....
Всё это теснилось во мне, пугало, требовало разъяснений, но кто способен дать их? Больше не хотелось слушать версии даже от самых близких людей. Моя самость подпитывалась изнутри в том числе и памятью, и личными впечатлениями, и ощущениями. Но сейчас в голове бушевал полный хаос.
Грязная рука держала крепко, и было не