— Но что может делать гардеробщик в самом разгаре лета?

— Хороший вопрос! Мы тоже думали, что летом для Бориса не будет работы. Однако Миша сказал, что гардеробщик — это не совсем даже гардеробщик, а скорее швейцар, понимаешь?

— Вероятно, он, швейцар и гардеробщик в одном лице, должен заниматься гардеробом, встречать и провожать гостей?

— Вот ты сама и ответила на все вопросы. Борис обладал представительной внешностью, у него было весьма интеллигентное лицо.

— Адам, я же помню его. Правда, никогда не замечала, что он прихрамывает.

— Он старался скрывать это. Хотя, на мой взгляд, это ему даже шло, придавало ему некий шарм.

— Глупости! Не может хромота придавать шарм. Но не в этом дело. Ты говоришь, что он исчез шестнадцатого июня. Адам, но и Вера Нечаева, женщина, которую нам поручили разыскать, тоже перестала отвечать на звонки именно в этот день!

— Что ж… Я рад за него. Значит, он познакомился с этой женщиной, и они вместе куда-то укатили… Чтобы начать новую жизнь. А почему бы и нет?

— А тебе не кажется странным это совпадение?

— Кажется, но это же факт. И что?

— А то, что мне просто необходимо встретиться с соседкой вашего Трубникова, той самой, которая присматривала за его детьми. Я уверена, что она расскажет мне гораздо больше, чем ты. Может, в жизни Бориса произошли какие-то изменения, может, она видела эту Веру Нечаеву?

— Я попробую раздобыть его адрес. А уж его соседку ты вычисли сама. Не думаю, что кто-нибудь из наших ее знает. Даже Агишин. Ну, что, Глашенька, твой коктейль готов!

И Адам поставил перед озадаченной Глафирой бокал с «Маргаритой».

Все изменилось в ее жизни. Все! И она сама изменилась. Теперь она двигалась по квартире на ощупь, постоянно натыкаясь на, казалось бы, знакомые предметы, на мебель. Но самым страшным было — зажигать плиту, готовить или разогревать еду. Вроде бы и спичку она подносила близко к газовой горелке, и ручку поворачивала лишь слегка, чтобы пламя было не очень большим, но все равно часто обжигала пальцы.

Ходила полуголодная, с постоянным ощущением страха. Она стала бояться всего: оставаться одной дома, шорохов за стеной или шагов в подъезде, запаха газа, насморка (потому что из-за него она не сможет почувствовать этот запах), звонков — телефонных и в дверь. Страшно было просто жить.

А еще от нее ушел муж. Когда узнал, что она слепнет, просто взял и ушел. Сказал, что хочет пожить с престарелой матерью, но знакомые доложили — у него другая женщина.

И единственным человеком, которого она ждала и чьему приходу радовалась, была ее подруга, Соня Ненарокова.

— Ты еще молодая, ты должна поправить свое зрение. Я все узнала, можно сделать операцию, и ты снова будешь видеть! А про Сашку своего забудь — он полное ничтожество. Я ему время от времени напоминаю об этом.

— Как? Как ты напоминаешь ему? — Валентина представила себе, как Соня звонит в квартиру, где теперь живет Саша с другой женщиной, и напоминает ему, что он полное ничтожество. Картинка получалась гротескной, напоминающей отрывок дурного сна.

— Просто звоню ему с разных телефонов, благо подруг и знакомых у меня много, а потому он не знает, что это именно я, и говорю ему в самое ухо, что он — урод, ничтожество, бросил слепнущую жену, оставил ее на произвол судьбы и что его ждет страшная расплата. Он всегда был эгоистом, твой Сашка. Мерзавец! Знаешь, иногда мне хочется встретиться с ним и плеснуть ему в глаза кислотой. И посмотреть, как он будет корчиться… Как он ослепнет!

— Не надо, Соня. — Валентина нащупала ее руку и крепко сжала. — Это нехорошее чувство, и желание тоже скверное. Опасное. Даже в мыслях не надо этого делать. И вообще, мне же никто кислотой в глаза не плескал… Просто у меня судьба такая.

— А я считаю, что это у тебя от нервов.

— Не говори глупости, пожалуйста. Мало ли людей нервничают?

— Он всегда изменял тебе, и ты это отлично знала. Знала и не разводилась с ним.

— Теперь разведусь. Недолго уже осталось. Три дня, и все.

Сказав это, она почувствовала, как глаза ее, почти мертвые, как ей теперь казалось, наполняются слезами. Развод! Она всегда боялась развода. Всегда боялась остаться одна. Словно чувствовала, что одиночество грозит ей неминуемой смертью. А как же иначе? Разве сможет она выжить в этом сложном мире без глаз? Вместе со зрением она потеряла не только мужа, но и профессию, возможность содержать себя. Пособие… Это смешные деньги, на которые невозможно существовать.

И, словно прочитав ее невеселые мысли, Соня сказала:

— А деньги я тебе найду. Я уже в два фонда обратилась. У многих известных и богатых людей была, обещали помочь.

Валентина чувствовала, что Соня лжет. Но она делает это, чтобы успокоить ее, чтобы ее жизнь наполнилась хотя бы какой-то долей надежды.

«Я живу в темноте, — думала она. — В кромешной темноте, и выхода из этой темноты нет и не будет». И никто не даст ей, молодой еще женщине, денег на операцию. Сумасшедших нет. Все считают деньги. У всех, кто имеет деньги, есть свои близкие и друзья, которым нужно помогать. И так уж сложилась жизнь, что ее всегда окружали люди практически бедные — учителя-коллеги, почти нищие подруги…

— Главное в твоем положении — не раскисать! Если раскиснешь — все, тебе конец, — произнесла Соня, и Валентина услышала, как дрожит ее голос.

— А мне и так уже конец. И зачем ты со мной возишься? — прошептала она, глотая слезы.

— Ну, ты даешь, подруга! А как же я? Разве я тебя брошу? Да если бы у меня не было семьи, я бы с тобой жила, помогала бы. Но у меня, сама знаешь, муж, дети. Уф, не знаю, как все сложится… Может, и позвонит кто-то, к кому я обращалась.

Валентина почувствовала какое-то движение в воздухе, до нее донесся аромат куриного бульона, и она поняла, что Соня поставила перед ней тарелку с супом.

— Вот, бери хлеб и ешь. Тебе надо хорошо питаться, чтобы подготовиться к операции.

— Соня, прекрати сейчас же! Какая операция?! О чем ты? Зачем ты обманываешь меня?

— Просто я верю…

Валентина представила себе Соню. Полноватую молодую женщину, блондинку с мелкими кудряшками на круглой голове. В цветной вязаной жилетке и джинсах. Хотя какая уж сейчас жилетка, когда на улице такая жара. Наверное, она надела один из тех сарафанов, которые сшила сама.

— Ты в сарафане? — попыталась она угадать.

— Да. Откуда ты знаешь? — быстро спросила Соня. — Ты что, увидела меня?

— Нет, просто подумала, что в такую жару ты наденешь либо голубой, либо желтый сарафан.

— Желтый, — со вздохом ответила Соня. — Ты почему не ешь?

— Аппетита нет.

— А ты заставь себя. Вот, бери ложку… — Соня вложила ей в руку ложку. — Ешь, говорю тебе! Ну что ты как маленькая?