чтобы кормить шесть предыдущих. Имея семь тысяч человек, он за четыре года сумел бы построить еще одну башню высотой со старую. Так нет же, он задумал возвести башню еще выше.

– Да, в восемнадцать этажей.

– Нет, в тридцать шесть.

– Откуда ты знаешь?

– Царица не сумасшедшая! Не важно… По моим подсчетам, он справится, только если привлечет впятеро больше народу. На это потребуется тридцать пять тысяч рабов. А мои шпионы сообщают, что у него всего пять тысяч. И он торопится. Я загнана в угол: он придет за мной сюда.

Она еще глубже забилась в кресло и погрузилась в раздумья, глаза у нее запали и стали похожи на два черных камешка. Сказанное царицей говорило о ясности ее ума, а вовсе не о сумасбродствах, которыми она поначалу похвалялась.

– После своего возвращения с войны он мне уже четверых укокошил.

– Кого четверых?

– Дегустаторов. Я ничего не ем, пока они не попробуют. Детская привычка. Прежде чем стать царицей, я была дочерью царя, я из числа тех, кого достают до кишок, точнее – через кишки. Мужчины – те друг другу не доверяют, они обожают сражаться – нет ничего проще, чем прикончить их в бою. Нам же уготован яд. Иногда мы даже сами его принимаем.

– И ты это делала?

Она прикинулась, будто не расслышала, поискала на блюде, выбирая финик с начинкой, и откусила, глядя куда-то вдаль.

– Я располагаю кучкой прелестных дегустаторов, один обворожительней другого. Четыре трупа за один месяц! Я не люблю, когда убивают хорошеньких мальчиков, это действует мне на нервы. Если мир лишат красоты, к чему в нем оставаться?

Утомленная, она, не выбирая, взяла второй финик.

– Чудовищные смерти: ожоги, удушье, спазмы, кровотечения. Нескончаемые муки. Я очень сердита на этого монстра. Он обратился к посредственности. Грамотный отравитель – это человек вне подозрений. Как потенциальная жертва, я оскорблена. Когда хотят убить царицу, надо как следует вложиться: средства, немного науки, немного искусства, капелька изысканности… Я этого достойна, разве нет? Не выношу, когда меня путают с мышью.

Она опять хлопнула в ладоши, ее губы игриво изогнулись:

– Пообедаешь со мной? Я в восторге от нашей беседы.

– Я слова не вымолвил.

– Я о том и говорю.

Появились четверо служителей, изящных и покорных.

– Дорогуши, накройте на двоих, для меня и…

Склонившись, она шепнула:

– Так как тебя зовут?

– Нарам-Син.

– Прости, у меня никакой памяти на имена.

Она крикнула прислуге:

– Для Марам-Сина и для меня. Одно и то же.

Едва слуги исчезли, царица Кубаба вновь взглянула на меня:

– До чего же ты мне нравишься! Ты приводишь меня в веселое расположение духа.

По ее смягчившимся чертам и искрящимся глазам я понял, что она говорит искренне. И воспользовался этим:

– Могу ли я задать тебе один вопрос?

– О да, нескромный вопрос.

– Это не так.

– Жаль. Но все равно задавай.

– Куда делся Гавейн, тот, что для тебя странствует по свету?

– Кто?

– Гавейн. Один из твоих писцов-счетоводов. Там, далеко, на краю света, караванщики называют его Волшебником Гавейном.

Она была озадачена:

– Как он выглядит? У меня никакой памяти на имена.

Я описал ей Гавейна, его внешность, вычурное одеяние, неестественные манеры и макияж.

– Не знаю такого. А почему ты спрашиваешь?

– Несмотря на свою ненависть к Нимроду, он проводил меня до Бавеля. А потом хотел привести к тебе.

– Приятный мальчик?

– Очень!

– Это лазутчик. Утверждая, что служит мне, твой Вавейн подстрекает людей выбалтывать то, что они думают о правителе Бавеля. А много ли при нем табличек?

– Да, он везет их на двух ослах, и с ним немой слуга.

– Немой! Да это классика! Этот Тавейн сообщает сведения в царский дворец. А не хвастается ли он, что является гаруспиком?

– Гаруспиком?

– Убивает ли он животных, чтобы читать по их печени, селезенке и другим внутренностям?

– Откуда ты знаешь?

– Тоже классика. Он уединяется с людьми и под предлогом того, что ему якобы требуется посоветоваться с Богами, узнает их самые сокровенные тайны. Потроха позволяют узнать всё о ком угодно. Говорю же тебе, он лазутчик.

Ее категорическая уверенность привела меня в замешательство. Набросанный ею портрет в точности соответствовал Гавейну. Однако, если он работает на Нимрода, почему он меня спас? Я понимал все меньше и меньше.

Слуги поставили перед нами блюда, буквально заваленные горами незнакомых плодов, от желто-зеленых до совершенно черных экзотических фруктов и овощей с гладкой или волосатой кожурой, невиданными приправами, аромат которых привлекал или застилал глаза, и всеми сортами нарезанного ломтями мяса: ягнятины, козлятины, свинины, говядины, домашней птицы, перепелов и голубей. Нежность этого мяса удивила меня. Кубаба пояснила, что ее повара готовят пищу способом томления; им недостаточно сделать мясо съедобным, они делают его сочным; то есть они стряпают с какими-нибудь жидкостями, применяя нагрев более модулируемый и изощренный, чем при традиционных жарке или запекании, что не мешает им затем прихватить куриную ножку огнем, сунуть ее в угли или обжарить в бронзовом котле. Страна Кротких вод усмиряла воды даже в кухне.

– Поздравляю тебя, Кубаба, с тем, что ты так далеко продвинула интерес ко всему хорошему.

– Мм? Я по-прежнему безнадежно люблю вкусно покушать. Заметил ли ты единственный продукт, который я не предложила тебе на обед?

Я не знал, что ответить. Словно девочка, довольная, что загадала трудную загадку, царица замахала руками и воскликнула:

– Подсказка: я тебе его не налила.

Поскольку она побаловала меня вином, я сделал вывод, что она не употребляет пива.

– Ячмень?

– Точно! Ячмень! Этот противный ячмень…

Она явно испытывала приступ тошноты, поэтому поджала губы:

– Что за коварное растение!

– Коварное? Однако твоя страна – это страна ячменя.

– Моя страна – это страна воды и ячменя, двух вещей, которые я ненавижу больше всего на свете. Кстати, они и идут вместе, усмирение воды каналами повлекло за собой интенсивное разведение ячменя. Какое убожество!

– Скорей какое богатство!

Она сердито взглянула на меня:

– Ты что, не замечаешь ловушек? Ячмень оказался худшей катастрофой, случившейся с нами. Так же, как все, ты видишь в ячмене дикое растение, которое люди приручили. Какая ошибка! Это ячмень-то дикий? Хитрый, обманчивый и опасный, он лицемер, скрывающий свою игру. Он поработил нас. Это не мы одомашнили ячмень – это он одомашнил нас. Тысячи мужчин и женщин сгибаются к земле, чтобы заботиться о ячмене. Тысячи мужчин и женщин рождаются и умирают на одном клочке земли, чтобы заботиться о ячмене. Они жертвуют собой ради ячменя, посвящают себя ячменю, они жрут ячмень, они пьют ячмень, они думают о ячмене. По правде говоря,