— А знаешь, я ведь тоже по-своему это чувствовал. Мне казалось, что, когда я перееду в этот дом, у меня начнётся совершенно новая жизнь и даже в самых обыденных моих занятиях появится некая честность, некое достоинство, которое мне трудно определить словами. Не удивляйся, если я скажу тебе, что у меня такое чувство, будто и я сам обязан стать достойным такого жилища.

— Этого я и добивался, — сказал Рорк.

— И кстати, спасибо за то, что ты, похоже, очень основательно подумал о моём комфорте. Здесь я замечаю многое, о чём раньше никогда не думал, но ты всё распланировал так, словно знал мои привычки. Например, кабинет — самая важная для меня комната, и ты отвёл ему доминирующее положение в доме. Это, кстати, видно и снаружи. И его соседство с библиотекой, удалённость от гостиной и комнат для гостей, чтобы я мог никого не слышать, когда мне этого не надо… и прочее в том же роде. Ты проявил ко мне большое внимание.

— Знаешь, — сказал Рорк, — я ведь о тебе вообще не думал. Я думал только о доме. Возможно, именно поэтому я и сумел проявить к тебе такое внимание.

Дом Хэллера был закончен в ноябре 1926 года.

В январе 1927 года «Трибуна архитектора» опубликовала большую обзорную статью о лучших домах, построенных в Америке в прошедшем году.

Двенадцать больших глянцевых страниц были посвящены фотографиям двадцати четырёх домов, которые редакторы отобрали в качестве наивысших достижений архитектуры. Дом Хэллера упомянут не был.

Нью-йоркские газеты в рубриках, посвящённых недвижимости, каждое воскресенье публиковали краткие сведения о достойных внимания новых жилых постройках в городе и окрестностях. Сведений о доме Хэллера не было.

Ежегодник Американской гильдии архитекторов, представивший великолепно выполненные репродукции зданий, которые гильдия сочла лучшими в стране, под заголовком «Глядя в будущее», ни словом не обмолвился о доме Хэллера.

Было немало торжественных собраний, на которых ораторы поднимались на трибуны и обращались к аудитории с речами о выдающемся прогрессе в американской архитектуре. О доме Хэллера ни один из ораторов не сказал ни слова.

Некоторые мнения высказывались в клубных комнатах гильдии.

— Это позор для всей страны, — заявил Ралстон Холкомб, — что не запрещено строить такие штуки, как дом Хэллера. Это марает всю нашу профессию. Необходим закон…

— Вот такие сооружения и отпугивают клиента, — сказал Джон Эрик Снайт. — Посмотрят на такой домик и сразу решат, что все архитекторы чокнутые.

— Не вижу никаких причин для негодования, — сказал Гордон Л. Прескотт. — По-моему, это сооружение безумно смешно. Нечто среднее между бензоколонкой и тем, как в комиксах изображают ракету на Луну.

— Подождём пару лет, — сказал Юджин Петтингилл, — тогда и увидим. Эта штука рухнет, словно карточный домик.

— Зачем же говорить о годах? — сказал Гай Франкон. — Эти модернистские штучки выдерживают один сезон, самое большее. Владельцу эта ерунда мгновенно осточертеет, и он сломя голову кинется искать домик в добром старом ранне-колониальном стиле.

Дом Хэллера прославился на всю округу. Люди специально делали крюк и останавливали машины на дороге перед домом, глазели на него, показывали пальцами, хихикали. Заправщики на бензоколонке гнусно ухмылялись, когда мимо проезжал автомобиль Хэллера. Его кухарке приходилось терпеть презрительные взгляды торговцев, когда она ходила за покупками. В округе дом Хэллера был известен под названием дурдом.

Питер Китинг с довольной улыбкой говорил своим друзьям и коллегам:

— Ну не надо, не надо так говорить о нём. Я давно знаю Говарда Рорка, и он вполне талантлив, вполне. Он даже какое-то время работал у меня. Просто у него в этом случае немножко ум за разум зашёл. Но он ещё научится. У него есть будущее… Ах, вам так не кажется? Вам серьёзно так не кажется?

Эллсворт М. Тухи, без комментария которого отныне не поднималось из американской земли ни одно сооружение из камня, не знал, что построен дом Хэллера. Во всяком случае, судя по его рубрике. Он не считал нужным сообщить своим читателям о существовании подобного строения, хотя бы даже и с целью осуждения. Он молчал.

Рубрика «Наблюдения и размышления» (её вёл Альва Скаррет) появлялась ежедневно на первой полосе «Знамени». Это был верный поводырь, источник вдохновения и основатель общественной философии в провинциальных городках по всей Америке. Много лет назад в этой колонке появилось знаменитое утверждение: «Всем нам будет гораздо лучше, если мы забудем высокопарные идеи нашей пижонской цивилизации и обратим больше внимания на то, что задолго до нас знали дикари, — уважение к матери». Альва Скаррет — холостяк, заработавший два миллиона долларов, прекрасно играл в гольф и служил главным редактором у Винанда.

Именно Альве Скаррету принадлежала идея начать кампанию против тяжёлых условий жизни в трущобах и против акул-домовладельцев. Кампания велась в «Знамени» уже три недели. Материалами такого рода Альва Скаррет просто наслаждался. В них были и «человеческий интерес», и социальный подтекст. Они прекрасно сочетались с публикуемыми в воскресных приложениях иллюстрациями, изображающими девушек, бросавшихся в реку (при этом юбки у них задирались значительно выше колен). С их помощью стремительно росли тиражи. Они покрывали позором акул, владевших несколькими кварталами возле Ист-Ривер и выбранных главными злодеями в текущей кампании. Акулы эти отказались продать свои кварталы некой малоизвестной фирме по торговле недвижимостью, но в конце кампании они уступили. Никто не смог бы доказать, что фирма, приобретавшая трущобные кварталы, принадлежала некой компании, которая, в свою очередь, принадлежала Гейлу Винанду.

Газеты Винанда не могли долго существовать без очередной кампании. Одну они только что завершили — посвящённую современной авиации. В воскресном семейном приложении прошёл ряд научно-популярных статей об истории воздухоплавания, иллюстрированных чертежами летающих машин Леонардо да Винчи и далее, вплоть до фотографий новейшего бомбардировщика. Прилагалось и весьма привлекательное изображение Икара, извивающегося в алом пламени. Тело его было сине-зелёным, восковые крылья жёлтыми, а дым лиловым. Имелись и картинки, изображающие прокажённую старуху с горящими глазами и хрустальным шаром, которая ещё в одиннадцатом веке предсказала, что человек будет летать, а также с летучими мышами, вампирами и оборотнями.

Они также провели конкурс авиамоделей, открытый для всех мальчишек младше десяти лет, которым достаточно было лишь оформить три новые подписки на «Знамя».

Гейл Винанд, опытный лётчик, в одиночку совершил перелёт из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк на маленьком, специально построенном самолёте, который обошёлся в сто тысяч долларов, и побил трансконтинентальный рекорд скорости. При подлёте к Нью-Йорку он чуть-чуть ошибся в расчётах и совершил вынужденную посадку на скалистом пастбище. Посадка была очень рискованная, но Винанд выполнил её безукоризненно. По чистой случайности на месте оказалась бригада фотографов из «Знамени». Гейл Винанд вышел из самолёта. Такое происшествие потрясло бы любого аса. Винанд же стоял перед камерами, держа сигарету между двумя нисколько не дрожавшими пальцами, а лацкан его лётной куртки украшала безукоризненная гардения. Когда его спросили, каково его первое желание после благополучного приземления, он изъявил желание поцеловать самую привлекательную из всех присутствующих женщин, выбрал из толпы самую неряшливую старую каргу и, склонившись с серьёзным видом, поцеловал её в лоб, пояснив, что она напомнила ему мать.