Корабль был совершенно исправен. Но Дрейк обшарил все каюты и никого не нашел. Никогда раньше в своей жизни ему не приходилось сталкиваться с такими странными и страшными вещами.

— Черт подери, что же тут все-таки произошло? — зайдя в капитанскую каюту и бессильно свалившись в кресло, пробормотал он. — Не могла же вся команда покинуть судно прямо в открытом море. И главное — зачем?

На столе капитана лежали какие-то бумаги. Дрейк взял их и начал читать. Корабль, судя по записям, оказался португальским. Больше ничего толком определить было нельзя.

— А вот это то, что мне сейчас больше всего необходимо! — радостно воскликнул Дрейк, заметив катающуюся по полу непочатую бутылку вина, приподнял ее, откупорил и сделал несколько глотков.

«Надо бы посмотреть, что у них в трюмах. Судя по посадке, это судно не пустое», — решил он.

В первом трюме оказалась материя для парусов и канаты для снастей. Груз этот стоил копейки, и Дрейк уже раздумал было спуститься во второй, но на всякий случай решил проверить.

Еще издали ему ударил в нос тошнотворный запах. Запах разлагающегося мяса. Дрейк с трудом отодвинул тяжелый железный засов и поднял массивную крышку люка. Преодолевая подступившую тошноту, адмирал заглянул внутрь. В трюме царила кромешная тьма. Дрейк уже хотел закрыть люк и забыть про эту жуткую вонь, как вдруг из глубины трюма до него донеслись слабые стоны.

— Кто здесь? — спросил Дрейк, подумывая, не отправиться ли ему все-таки на бот за мушкетами.

Но никто не ответил.

— Нет, это просто невозможно. Тут какая-то дьявольщина, — пробормотал он и стал осторожно спускаться по ступенькам, готовый в любой момент ретироваться.

Глаза постепенно привыкли к темноте, и Дрейк стал различать очертания предметов.

От того, что он увидел в следующий момент, волосы зашевелились у него на голове. На полу в трюме сидели и лежали закованные в кандалы люди. Некоторые были уже мертвы, й тела их раздулись от жары и духоты. А от нескольких человек остались одни только обглоданные кости. Те, кто был жив, мало чем отличались от мертвецов. Они сидели без движения и безразлично смотрели на яркий квадрат люка. Изредка кто-нибудь из них вставал, звеня цепями, пошатываясь переходил на другое место и снова ложился.

Дрейк был так поражен, что не мог пошевельнуться. Наконец он пришел в себя и тихо спросил:

— Кто вы?

Все резко повернули головы в его сторону, но ему никто не ответил. Это были несколько самых ужасных мгновений в жизни адмирала. Даже во время самых жестоких морских сражений ему не было так страшно.

— А вы кто? — вдруг раздался голос из глубины трюма. — Вы не плыли на этом корабле.

— Где вся команда? — Дрейк обрадовался, что слышит от этих человекоподобных существ членораздельную речь.

— Мы пленные и рабы. — Один из этих людей встал и направился в сторону Дрейка. Адмирал на всякий случай попятился к выходу.

— Не бойтесь, я не сделаю вам ничего плохого. — Мужчина остановился в нерешительности. — Разрешите мне только выйти наружу и немного подышать свежим воздухом.

— Хорошо. Но не подходите ко мне слишком близко, иначе я заколю вас. — Для большей убедительности Дрейк потряс в воздухе мечом.

— Они все попрыгали за борт, — глухо пробормотал мужчина, щурясь от яркого солнца и удивленно оглядываясь по сторонам, как будто видит эту палубу впервые. — Все до одного.

— Почему? — спросил Дрейк, на всякий случай прикрыв трюм.

— Потому, что прилетал сатана…

— Пирожки горя-ачие с капустой, мясом, грибами, рисом, сливовым повидлом, гривенник за десяток! Пирожки горя-ачие с капустой, мясом, грибами, рисом, сливовым повидлом, гривенник за десяток! Покупайте, люди добрые, пирожки горячие…

Голос торговки разносился по всей площади, перекрывая стук колес и паровозные гудки.

Никита вышел из грязного вагона третьего класса на не менее грязную платформу, и лицо его растянулось в счастливой улыбке. Он и сам не мог понять теперешней своей радости, но столица показалась вдруг такой родной, такой близкой и праздничной, что захотелось громко закричать и помчаться по перрону вприпрыжку, как в детстве.

— Эй, Ванька! — Он заскочил в пролетку и бросил рядом узел.

Кучер мгновенно очнулся от дремоты, шмыгнул здоровенным, сизым от водки носом и бодро спросил.

— Куда поедем, барин?

Улыбка сползла с лица Никиты, и он грустно произнес:

— К Новодевичьему монастырю.

…Могилу Катеньки он нашел сразу. Тихое, скромное местечко. Неброский маленький памятник — коленопреклоненный ангел. Сидящие на деревьях вороны вдруг поднялись и улетели, словно хотели оставить Никиту наедине с его горем.

Никита смотрел на уже осевший холмик, пытался заплакать, но слез теперь не было. Боль не возвращалась. А было почему-то светлое и чистое чувство благодарности к этой умершей по его вине девушке. Она, как горний свет, озаряла его уставшую душу, она прощала ему все, она и в гробу любила его.

Теперь нужно бы в гостиницу, номер на первое время снять, потом на почту, послать письмо родителю. Но делать этого сейчас уж очень не хотелось.

— А счас куда, барин?

— Давай на Потылиху, на постоялый двор, — вздохнул Никита. — Если за полчаса довезешь, пятиалтынный плачу.

— За пятиалтынный нонче только пешком ходють! — засмеялся кучер. — Не меньше двугривенного.

— Ну, Бог с тобой, поехали.

Номер в гостинице ему достался плохонький, под самой крышей, и весь какой-то сырой, неуютный, пропахший кислыми щами и плесневелым хлебом. Но это Никиту нисколько не расстроило. Главное, что хозяйка не велела становиться на учет в участке, да и цена была совсем не велика. Быстро распаковав то немногое, что у него было, Никита выскочил на улицу и бодро зашагал по мостовой. Он направлялся на Хитров рынок.

Мало кто не знает этого места в Москве, но далеко не всякий рискнет сунуться туда даже среди бела дня. Еще с начала века Хитровка считалась гиблым местом, даже полиция не совалась туда. Каждый второй на Хитровом был с волчьим паспортом, каждый третий вообще без документов. Получить ножом в бок или кистенем по затылку считалось тут делом плевым.

Никита шел на Хитров спокойно, как к себе домой. Он знал это место, как свои пять пальцев, водил знакомство со многими его обитателями, с некоторыми был даже на короткой ноге.

Сегодня рынок гудел. Замызганные торговки наперебой предлагали горячую бульонку и рулет из коровьей требухи, который тут почему-то назывался «рябчик». Ободранные голоногие мальчишки шмыгали туда-сюда, так и норовя затереть кошелек. Барыги вовсю сбывали тряпье, наспех перешитое накануне ночью из краденых вещей. Над всей площадью висел стойкий запах человеческого пота, кислой капусты и водки.