Все истории про фей, которые я пишу (а эта – уже третья), были вдохновлены «Тини Вини», еженедельным выпуском цветных комиксов в газете «Санди Дейли Ньюс», выходившим в те годы, когда я был еще ребенком. Не уверен, что Вини были именно феями, скорее – миниатюрной расой людей, живших в саду под розовым кустом. Среди них был полицейский, банкир, китаец, моряк, клоун, ковбой, индеец и красивая женщина по кличке Модница. Они жили своими маленькими жизнями вдали от людских взглядов, помогая друг другу. Гарцевали на мышах и воевали с кошками. Я отлично помню осенний комикс, где один из Вини мчался на индейке с седлом и поводьями, в то время как все остальные собирали желуди и укладывали их в висевшие у них на спинах слинги. Что восхищало меня в те годы и что сейчас мне кажется важным в историях такого рода, так это то, что эти маленькие человечки проживают по-настоящему большие, а подчас и героические жизни. Мне мило и симпатично связующее их чувство товарищества, а также дух приключения и вызова в делах, которые мы, гиганты по сравнению с ними, считаем вполне обыденными. И это, конечно, совершенно отличный от наших представлений взгляд на жизнь. Рассказ «Экспедиция на книжный шкаф», по сути, является воспоминанием о пластмассовых солдатиках, в которые я играл много лет назад. Мои солдатики не любили воевать, но обожали пускаться в опасные экспедиции, поднимаясь в заоблачные выси по стенке книжного шкафа, пересекая бурное море на вязаном коврике или проникая в самые глухие и опасные дебри моей спальни.

– У тебя нет души, – сказала ведьма. – Поэтому даже не заикайся о какой-либо помощи мне.

Помощник, присланный ухаживать за Сигрид, внимательно выслушал ее. Затем он аккуратно протер Софию, хрустальный шар, и Зефира, черное зеркало. Он ведь просто намекнул, совсем не желая обидеть Сигрид, что ей уже трудно самой вязать пучки шалфея и мха, и что суставы у нее побаливают, и он мог бы принести ей противовоспалительные лекарства, а затем заняться травами.

– Нельзя иметь желаний, не имея воли, – продолжала Сигрид. – А у тебя нет воли. И нет души. Ничего нет. Даже имени.

Это была старая песня, и он каждый раз, говоря с Сигрид, вынужден был выслушивать ее. Чаще всего она заводила подобный разговор в самые скверные свои дни. И у ее помощника, увы, не было контраргументов. Всякий раз, когда такое случалось, он делал пометку: нужно посоветоваться с другими помощниками, которые общались с ним в сети. У некоторых из них тоже возникали сложности с клиентами, но таких проблем не было ни у кого. Большинству приходилось убеждать клиентов: они знают, как месить тесто, помнят все слова какой-нибудь особенной песни, понимают, какой температуры должна быть вода в ванной. Ведь именно эти навыки и умения прописаны в их договоре, и они отвечают за каждый его пункт.

– Тайный народ никогда не примет тебя, – продолжала Сигрид.

Помощник Сигрид владел не таким тривиальным набором навыков и умений.

– Не хотите ли пообедать?

Этот вопрос был более безопасным. С его помощью разговор можно было перевести со скользкой темы веры в более спокойную плоскость, плоскость еды и бренных забот тела. Ведь помощник был так далек и от вопросов онтологии, и от вопросов теологии. Он считал: совсем неважно, есть у тебя душа или нет. На основе эмпирических методик было показано, что душа – это иллюзия, и разница между ним и Сигрид состоит не в том, что у нее якобы душа есть, а у него нет. Разница – в базовых характеристиках физических платформ, несущих определенный набор когнитивных, аффективных и перцептивных механизмов. У него с Сигрид различные физические потребности и, соответственно, разные запросы эмоционального характера. Так, эмоционально Сигрид остро нуждается в вере, допустим, в Тайный народ. А он, ее помощник, нуждается в том, чтобы Сигрид была счастлива.

– Мы же только что поели, не так ли?

Помощник про себя отметил: Сигрид потеряла примерно три часа. И добавил эту пометку к файлу, который позже передаст ее врачу. Вечерняя спутанность сознания – вот как это называется. Важно, чтобы у каждой вещи было имя. Сигрид говорит: только тогда, когда у чего-то есть имя – у болезни, преступления, у души, – на это можно влиять.

– Вы не голодны?

– Я этого не говорила, – ответила Сигрид.

Нахмурившись, она потерла ладонью о ладонь. Одна рука протянулась в сторону помощника. Не говоря ни слова, он протянул Сигрид банку бальзама на основе мяты и мха. Это был совсем не тот сложный крем, который принесла дочь Сигрид. Помощник, как это предполагалось, должен был выполнять все распоряжения дочери, поскольку именно дочь подписывала договор. Но в его обязанностях также был прописан деликатный пункт: по возможности избегать конфликтных ситуаций.

– Хорошо. Я поем.

Выйдя на кухню, помощник принялся размешивать ее любимый суп. Ложкой он орудовал против часовой стрелки, как этого требовала Сигрид. Имена и названия были крайне важны. Сигрид рассказала ему, что «абракадабра», одно из древнейших магических заклинаний, означало просто «То, что я произношу, я создаю».

Если следовать этой логике, то акт созидания, не содержащий имени в качестве своего компонента, должен считаться незавершенным. Его собственное имя напоминало ему маленький целлофановый пакетик с лишними элементами фурнитуры, которые остаются после сборки мебели: вроде бы не очень нужна, но как-то смущает. У Сигрид по всему дому было разбросано множество таких пакетиков, и она не давала себе труда нагибаться, чтобы поднять их. Помощник же, едва увидев такой пакет на полу, сразу же выбрасывает в корзину для мусора – вместе с прочими предметами, не имеющими никакой ценности.

Он все еще готовил, когда дом – так же, как и он, не имевший имени – сообщил ему, что приближается машина из местной дорожной и береговой администрации.

* * *

Всю историю Сигрид в самый первый день работы рассказала ему Эрика, ее дочь.

– Мама думает, что она ведьма, – сказала она. – Или священник, или нечто вроде, в том же духе. Она все еще верит в эльфов, фей, в привидения. Вы меня понимаете? Знаете о них?

– Да, у меня есть определения всех этих терминов.

Эрика рассмеялась. Резкий и глухой, смешок ее походил на хлопок в ладоши – единственный и преждевременный, – внезапно звучащий в театре, когда зал понимает, что представление провалилось. Она сглотнула.

– Так. Все. Ясненько. Просто мама верит, что может с ними общаться.

– Верить полезно, – отозвался он. – В долгосрочном режиме это благоприятно сказывается на здоровье.

Эрика, покусывая ноготь, внимательно посмотрела на него.

– Это один из возможных способов понимания проблемы, – сказала она и уставилась на свой травмированный ноготь. Потом вновь подняла глаза.

– Я просто хочу, чтобы вы кое-что поняли. Мама станет говорить с вещами и сущностями, которых в этот момент не будет рядом. И это не потому, что она сумасшедшая. Я знаю, мне не следует использовать это слово, но она – не больна. То есть не больна в обычном смысле этого слова.