– Обоих.

– Он там один лежит, – повел в воздухе заскорузлой от лопаты рукой Сидор. – Женки нету. Пустой гроб.

Лавров изобразил удивление, не переставая шагать за копальщиком.

– Как это – пустой?

– Не схотела баба в земле гнить. Встала и ушла.

– Как это – ушла? – продолжал прикидываться Лавров. – Мертвая?

– Она умереть не может. Потому что оборотень! Кем захочет, тем и обернется. Захочет, молодухой станет. Захочет, старухой косматой. Ведьмой! Встретит мужика на перепутье, коснется его волосами, и кранты. А уж если поцелует, тому мужику точно не жить. Еще она во сне может явиться… и замучить человека до смерти.

– Да ладно…

– Не веришь? Некоторые, б…, тоже не верили, – усмехнулся Сидор. – Собрались, значит, эти неверующие, да темной ночью могилку-то ее и раскопали. Тайком, вестимо. Глядь – а земля рыхлая, мягкая, и вместо тела – один гроб. Побросали они лопаты, и бежать. А сверху луна светит, над головами шелестит что-то, будто крылья. Говорят, баба та птицей обернулась и летела за ними. Могла заклевать насмерть… но сжалилась. Глупые они, по своей дури могилку порушили. Не со зла!

– Когда это было?

– Лет пять назад… Мне Кузьмич рассказывал. Я тогда только пришел сюда работать. Пришлось ему быстренько все закапывать, надгробие поправлять.

– Его кто-то просил об этом, или он сам?

– Ясное дело, сам. Чтобы не прогневить оборотня. Если его рассердить, большая беда может случиться.

– Какая беда?

Лавров споткнулся о кусок кирпича и чуть не упал. Начинался дождь. Редкие крупные капли падали в пыль на дорожке, стучали по листьям.

– Тише ты… замолкни! – прошипел Сидор.

Он приостановился, осенил себя крестным знамением и шагнул вперед, к ограде, заросшей кустами самшита.

– Вот то, что ты искал…

Две могильных плиты из черного мрамора выглядели неухоженными, забросанными прелой листвой и мусором. Та, на которой была выбита надпись «Сухомлинина Е. М.», перекосилась на одну сторону и ушла в землю.

– Сюда никто не приходит? – спросил Лавров у копальщика.

Тот остался стоять на дорожке, опасливо поеживаясь.

– Откуда мне знать? – пожал плечами Сидор. – Я сторожем не нанимался. Мало ли кто по кладбищу шастает. Ладно, мужик… я пойду, а то уже капает. Мне еще за водкой бежать.

– Погоди…

– Чего годить-то? Того и гляди, дождь хлынет.

– Кто мраморные плиты устанавливал, ограду?

– Я не в курсе, – отнекивался Сидор, которому не терпелось поскорее покинуть гиблое место. – Сожитель ейный, говорят.

– Чей сожитель, Сухомлининой?

– Ну да. Ему все ихнее добро досталось. И домище, и денег прорва. Только счастья от того богатства мужику не видать.

– Это почему же?

– Оборотень своего не упустит. Придет и должок потребует. А не станешь платить, он должника к себе заберет… в ад, значит. Угу!

– Выходит, здесь пусто? – спросил Лавров, показывая на покосившуюся плиту.

– Не веришь? Проверь. Только я тебе не помощник… и никто из наших тут копать не станет. Месяца полтора тому приезжал один… мотоциклист, тоже неверующий Фома. Баксы давал, чтобы, значит, в могилку заглянуть. Полюбопытствовать ему, вишь, захотелось.

– Мотоциклист? Байкер, что ли?

– Ага, байкер. Стремный такой, весь в коже, в железяках. Наши его отговорили могилку трогать.

– Неужто от денег отказались?

– Покойнику баксы ни к чему, – глубокомысленно изрек Сидор. – Нечистая сила, она злопамятная, страсть! Не успеешь оглянуться, как и тебе яму выроют…

– А мотоцикл у него какой марки был, никто не запомнил?

– Мы в марках не шибко разбираемся. Дорогой мотоцикл. Новый… только грязью заляпанный.

– Как выглядел байкер? Молодой, среднего возраста, борода, усы?

– Он в очках был и в платке этом… как его… ладно, проехали. Кажись, без бороды… молодой. Ты еще про номер его спроси, – осклабился Сидор.

– И спрошу.

– Ты не мент, часом? Выспрашиваешь, вынюхиваешь?

Лавров полез в карман за деньгами и протянул копальщику тысячную купюру.

– Это должно освежить твою память.

Сидор с сожалением причмокнул губами и отвел его руку.

– Говорю же, грязью все было заляпано. А если бы и нет, у меня котелок со школы плохо варит. Не воспринимаю я цифры! Потому и торчу здесь, лопатой орудую. На нашей работе, б…, мозги без надобности. Копай да кидай.

– С кем еще можно поговорить про Сухомлининых? Кто-нибудь знал их близко?

– Ты, ей-богу, мент! – всполошился вдруг Сидор. – Чего пристал-то ко мне? Я тебе могилу показал? Показал. Все, адью!..

С этими словами он юркнул в гущу сирени и был таков.

– Эй! – крикнул Лавров. – Ты куда? Стой! Да погоди же…

Но Сидора и след простыл. Лавров постоял, переминаясь с ноги на ногу, потом зачем-то сфотографировал могилу Сухомлининых. Раз захватил с собой фотоаппарат, значит, надо его использовать. Ему казалось, что вот-вот на него снизойдет озарение, и раскроется тайна, которую унесли с собой в могилу Елизавета и ее супруг.

Но ничего не происходило. Только сильнее пахло в воздухе сыростью, чаще падали на землю и пыльный мрамор крупные дождевые капли. Шлеп… шлеп… кап… шлеп… кап-кап-кап-кап-кап…

Ливень обрушился сплошной стеной, с шумом и бульканьем. Лавров вмиг промок до нитки. Он плюнул на все и, не разбирая дороги, побежал в сторону шоссе…

* * *

Подмосковье. Поселок Роща

Странный посетитель, назвавшийся журналистом, взбудоражил Марианну. Красивый, видный мужчина… и въедливый, дотошный до ужаса. Угораздило же ее попасться такому на глаза. Да еще с косой в руках!

Косу, которой перерезали горло Ветлугину, «журналист» забрал с собой и тем самым поставил вдову в прямую зависимость от своей прихоти. Взбредет ему в голову отнести улику криминалистам, и Марианне придется оправдываться. А это куда сложнее, чем обвинять.

«Дура дурой! – казнила она себя. – Не могла перчатки надеть! Сейчас бы не тряслась от страха и не ждала, что за мной придут».

Но пока что ее никто не тревожил. Ни следователь, ни подозрительный «журналист». С чего бы ему вдруг интересоваться ее отцом?

Сегодня утром Марианне звонила мать из Москвы, спрашивала, как дела, не нужна ли ее помощь. Марианна уверила ее, что все в порядке и приезжать нет необходимости.

«Ты там не одна, надеюсь? – не сразу успокоилась Антонида Витальевна. – Клавдия с тобой ночует?»