— Четыре койки вполне встанет и стол — посредине. Все хорошо будет. А? — обернулся он к матери.

— Что хорошо? Объяснил бы толком…

— Фу-ты! Народ какой непонятливый! — Чирин оседлал ближайшую табуретку. — Я ж тебе толкую: под общежитие комнату сдай. Или не слыхала? Сейчас же строительство кругом какое развернулось — заводы строют, шахты новые открывают. Рабочих не хватает. Вот и вербуют со всех концов к нам в Донбасс людей. А жилья покамест нету на всех, общежития все битком забиты.

— Дак это тут вербованные будут жить? — удивилась мать.

— Ну да.

— Да они ж, говорят, все бандиты? Без роду, без племени: бродяги разные, безотцовщины, беспризорники, тюремщики?

— Чепуха! — отмахнулся Чирин и даже поморщился. — Конешно, разные есть… Но много едет сюда и комсомольцев, по призыву. Ну?

— «Ну, ну», — покрутила мать головой. — Страшно…

— А я думал, тут все уже обдумано и решено. — Захар обидчиво поерзал на табуретке, окинул кухню глазами: — Вчера встретил Платона, тот попросил зайти сюда. А так бы… Мы вообще-то расселяем поближе к железной дороге, чтобы на трудовой поезд им ближе ходить было. Сюда, может, никто и не согласится еще… Такую даль ходить. Особенно осенью — дороги расквасит, грязь. Это я уж по-свойски завернулся: слышал, нужда…

— Конечно, нужда… — сказала мать.

— А че ж думать? Тут есть выгода прямая, люди многие охотно сдают свои хаты. Ну?

— Опять «ну», а самого главного не сказал.

— И правда, — усмехнулся Захар. — Платить будут по пять рублей за койку. Да за уборку помещения еще что-то там полагается.

— Кто будет платить? Они сами?

— Нет, завод.

— Ну, то хорошо. А топливо?

— А топлива — сколько надо, столько завод и обеспечит. Завтра уже начнем развозить уголь.

— Сколько надо, столько и дадут? — воскликнула мать и радостная оглянулась на детей. — Да его ж целую машину, не меньше, на зиму надо!

— Машину или две — какая разница. Сколько надо, столько и завезем. Топливо не только зимой нужно. Летом тоже без него не обойтись: придут с работы, умыться — воды согреть или сварить что, постирать…

— Верно, верно… Угля много надо.

— Опять же: кому бельишко постираешь или суп сваришь — заплатит. Тоже прибыток. Лишний рубль не помешает.

— Главное, топливом обеспечивают! Всю зиму будет тепло в хате! — Мать уже не слушала Захара, смотрела на детей. — Ну как, Вася? Согласимся? Таня?

Васька стоял насупырившись: вербованных пускать в хату ему не хотелось. Чужие люди вытеснят их в кухню, а сами будут жить в просторной комнате. И еще неизвестно, какие люди попадутся. Слышал он о вербованных разные разговоры — сброд там всякий пригоняют. Они могут и книжки на цигарки порвать и искурить. Но мать обрадовалась, углю обрадовалась. А как не обрадоваться — уголь такой дорогой…

— Что молчишь, Вася?

Двинул плечами Васька — как хочешь, он противиться не смеет… А горло почему-то перехватило, будто обидели чем-то.

— Пустим, потерпим зиму. А там видно будет, — успокаивает его мать. — Мы ж все равно большую комнату на зиму заколачиваем.

— Вот и хорошо, — поднялся Чирин. — Завтра мебель доставим, а может, если успеем, и уголь завезем.

— Уже завтра?

— А чего ж ждать? Народ прибывает, надо расселять. Бывайте. — Он надел кепку, направился к выходу.

— Ты ж там подбери нам, какие посмирнее, — попросила мать Чирина.

В ответ тот только плечами двинул неопределенно и ушел.

А в доме наступила тишина. Будто крутилась жизнь заведенным колесом, бежала куда-то своей дорогой, а тут ее взяли и остановили: старые планы все рушились, новых пока нет, жизнь приостановилась. Васька первым поднялся, пошел в комнату, стал снимать с полки книжки.

— Успеешь еще, сынок… Завтра день будет, — попыталась отвлечь его мать. Но он продолжал снимать их, и тогда она тронула его рукой за плечо: — Ну что же ты надулся? Будто я виновата? Давайте откажемся. Еще не поздно. Вон он до Куликова проулка еще не дошел. Только тогда опять будем холодать. А тут помощь какая: топливо, да еще за койки платить будут. А к осени сколько надо? Одежа, обужа…

— А я что? Рази я против? — буркнул Васька и понес книжки на кухню.

Утром комнату окончательно освободили от всего: вынесли кровать, сундук, угольный шкафчик, сняли Васькину полку для книг. Оставили только на стене увеличенную отцову фотографию.

— Нехай висит, она им не помешает… — сказала мать. — В кухне больше пылиться будет…

Васька не возражал.

А вскоре к воротам подъехала машина, и с нее сгрузили мебель: четыре койки, стол, три табуретки, четыре тумбочки; постель — матрасы, набитые соломой, подушки, одеяла, простыни; посуду — из оцинкованного железа чайник, две кружки, рукомойник и тазик. И сверх всего — шашки и домино.

Двое парней внесли в комнату койки и стол, а на остальное махнули рукой:

— Сами тут разберетесь, а то нам еще вон сколько развозить.

— Ладно, ладно, — согласилась мать. — Все сделаем. — И не выдержала, поинтересовалась: — А уголь тоже нынче привезете?

— Это не мы, другие. Развозят и уголь.

— Ой, как хорошо! — обрадовалась мать и кликнула детей носить вещи.

Первым прибежал Алешка, схватил шашки и домино, но в комнату не понес, сел на завалинке, открыл коробочку, стал раскладывать черные брусочки.

— Алеш, не трогай — потеряешь. Это чужое, — прикрикнула на него мать.

— Не потеряю! Я только посмотрю. — И тут же позвал брата: — Вась, давай сыграем.

— Потом, — сказал Васька, неся на спине пухлый соломенный матрас.

Мать кулаками разбила в матрасах соломенные шишки, разровняла их и уложила на койках. Потом застелила простынями, одеялами, вспушила вялые, комковатые подушки, расставила их белыми пирамидками. В центре коек разложила вафельные полотенца, сложенные треугольничками. Отошла к двери, окинула все хозяйским глазом, полюбовалась своей работой, осталась довольной:

— Ну, вот и хорошо, как в больнице.

А Васька ничего не сказал, уронил голову на грудь, поплелся на улицу: комната стала совсем чужой…

К вечеру, как и обещали, привезли уголь. Огромный трехтонный самосвал развернулся, попятился задом к воротам и с шорохом вывалил гору угля.

Этим же самосвалом в кабине приехал и Захар Чирин. С большой папкой под мышкой он шумно вошел в хату, еще с порога спросил:

— Все привезли? — Не дожидаясь ответа, он заглянул в горницу и осекся на полуслове, увидев там прибранные матерью койки. — Вот это здорово! Вот молодец! Сразу видно — это общежитие будет у меня передовым! — Обернулся к матери, посмотрел на нее уважительно и, раскрыв папку, попросил расписаться. — За весь этот инвентарь, —