— Час от часу не легче. — Шеф нью-йоркского отделения заерзал в кресле. — Что думаете, Вольф?

Инопланетянин, статуэтка, русские, якудза, теперь еще страховая компания с мировым именем… Несчастный Самуэль окончательно потерялся. Поняв, что начальство в тупике, Балдер решительно обернулся к секретарю:

— Джозеф, где сейчас эти двое?

— Наши ребята сопровождают их в штаб-квартиру.

— Вы поступили абсолютно правильно. Документы они показывали?

— Да.

— Немедленно свяжитесь с Ллойдом, проверьте. Затем поднимите всю информацию, какую сможете, на этих двоих. По всем каналам! Полиция, армия, налоговая служба, таможня! Я хочу знать о них все!

Капуцерски покосился на босса.

— Делайте, что он велит! — рявкнул Гинзбург. — И подготовьте мой автомобиль — мы едем в штаб-квартиру!

* * *

Медицинский центр доктора Старостиной

Москва, Сущевский Вал,

6 сентября, пятница, 21.12

— Я так и думала, что встречу тебя здесь, — Екатерина Федоровна грузно опустилась в скрипнувшее кресло. — Работаешь допоздна?

— Интересная тема. — Олеся устало отбросила со лба непослушную прядь. — Ко мне обратился человек… Очень запущенный случай. Я применила эрлийский бальзам в сочетании с хворь-травой и получила весьма любопытный эффект. Его клетки среагировали на коктейль очень бурно и очень хорошо. Если я выявлю причину, то можно попытаться разработать принципиально новый антибиотик.

Олеся потерла веки.

— Замечательно, — старуха улыбнулась, — замечательно. У тебя еще много сил, Целитель.

— Не так много, как хотелось бы, — призналась Олеся.

— Но вполне достаточно, чтобы чувствовать себя счастливой.

— Нужной, — после паузы поправила ее молодая женщина. — Я чувствую себя нужной.

Екатерина Федоровна покачала головой.

— Я все вижу, Олеся. Я стара, но не глупа. — Она вздохнула. — Ты изменилась. За день или за два. Даже сейчас ты почти мертвая от усталости, но едва не светишься изнутри.

— У меня получается работа, — осторожно ответила врач. — Любимая работа. И это доставляет мне радость.

— Только это?

— Что вы имеете в виду?

Старуха отвернулась, не выдержав пристального взгляда красивых глаз Олеси, помолчала, но упрямо тряхнула головой:

— Ты понимаешь, что я имею в виду.

— А если не понимаю?

Екатерина Федоровна поджала губы, помолчала и нехотя спросила:

— Это из-за него?

— Вы имеете в виду Артема? — Олеся легко рассмеялась, подошла к старухе, присела на подлокотник кресла, ткнулась лицом в ее плечо. — Екатерина Федоровна, дорогая моя Екатерина Федоровна, он просто хороший мальчик.

— Он воин.

— Он совсем не похож на воина. Он умен, деликатен, можно даже сказать — нежен. — Олеся прикрыла глаза. — Он прекрасный собеседник. Знаете, Екатерина Федоровна, мне кажется, что мы понимаем друг друга с полуслова.

— Ты влюблена, — буркнула старуха. — Боже мой, Олеся, что ты делаешь с собой?

— А что я делаю? — В голосе молодой женщины скользнули холодные нотки, но она по-прежнему прижималась к плечу Екатерины Федоровны. — Вы знаете, что я делаю.

— В том-то и беда, что знаю, — вздохнула старуха. — Но чего мне стоит — знать.

— Что именно вызывает у вас большую боль? — тихо спросила молодая женщина. — Знание того, что я делаю сейчас, или знание всей моей истории?

Екатерина Федоровна вздрогнула.

— Сейчас уже поздно что-либо менять, — прошептала Олеся. — По-другому я не смогу.

— Наша слабость всегда была нашей силой, — едва слышно ответила старуха. — Принципы делают нас теми, кто мы есть. Ты потеряла душу и выбрала страшный путь, чтобы вернуть ее, но помни — это всего лишь путь. Когда ты пройдешь по нему, перед тобой откроются две дороги.

— Одна, — перебила ее молодая женщина, — только одна дорога, Екатерина Федоровна, поверьте, мне не нужны другие. Я хочу вернуться на свою дорогу.

— Но Артем…

— Он хороший, очень хороший мальчик. — Олеся еще теснее прижалась к старухе. — Верьте мне, Екатерина Федоровна, он просто хороший мальчик. Ничего более.

— Ты позволила себе влюбиться.

Молодая женщина не ответила.

— Я не осуждаю тебя, дорогая, такие вещи невозможно контролировать, но им это не понравится.

— Ну и пусть!

— Неужели? — Старуха посмотрела в ореховые глаза Олеси. — Тебе безразлично их мнение?

— Главное для меня — ваше мнение. А вы меня не осуждаете.

Екатерина Федоровна тяжело вздохнула, нахмурилась и тихо попросила:

— Не приходи завтра на юбилей.

— Почему? — Олеся удивленно посмотрела на старуху. — Я собиралась.

— Там будут все. Не приходи. Я не хочу, чтобы ты это слышала.

* * *

Штаб-квартира ФБР

США, Нью-Йорк, 6 сентября, пятница,

15.39 (время местное)

Они сидели в небольшой, скудно обставленной комнате для допросов. Спокойно, невозмутимо, не переговариваясь друг с другом. Молодой, с приятным, но незапоминающимся лицом, рассеянно чертил пальцем по блестящей поверхности стола. Второй, широкоплечий, скрестил руки на груди и, казалось, дремал. На обоих дорогие, но неброские костюмы, белоснежные сорочки и элегантные галстуки. Их можно было принять и за брокеров с Уолл-стрит, и за дипломатов. И за сотрудников Ллойда.

Гинзбург отвел взгляд от монитора, на который передавала изображение скрытая камера, и задумчиво кашлянул:

— Документы проверили?

— Мы получили подтверждение и из центрального офиса Ллойда, и из их местного представительства, — подтвердил Капуцерски. — Эти парни действительно следователи страховой компании.

— Быстро они подсуетились, — заметила Сана Галли.

— В Ллойде сказали, что статуэтка застрахована на очень большую сумму, поэтому сразу же после сообщения об авиакатастрофе к месту трагедии выехали их лучшие люди, — объяснил Капуцерски. — Они очень обрадовались, узнав, что статуэтка не погибла.

— Им не сообщали о фальшивых документах?

— Нет.

— Правильно. — Гинзбург помолчал. — Мне это не нравится, Вольф, очень не нравится.