* * *

1895–1896 годы стали переломным периодом в жизни Фрейда.

В марте 1895 года он отказывается от сексуального воздержания в отношениях с Мартой, и та снова беременеет. Новая беременность жены несколько тяготит Фрейда, надеявшегося избежать ее с помощью расчетов Флисса, но в целом возвращение к полноценной сексуальной жизни резко улучшает его настроение, избавляет от всех недугов и наполняет новыми творческими планами. В приподнятом настроении он пишет Флиссу, что снова стал «человеком с человеческими чувствами». Кроме того, в этот же период он прекращает многократные попытки бросить курить, снова начинает выкуривать по 20 сигар в день, что также возвращает ему душевное равновесие.

В этот же период кончает жизнь самоубийством Эрнст Флейшль и тяжело заболевает отец Фрейда, что заставляет его задуматься о характере своих взаимоотношений и своем подлинном отношении к самым близким и дорогим ему людям.

Наконец, именно в этот период Фрейд оказывается на пороге тех самых открытий, которые в итоге и в самом деле обеспечат ему бессмертие.

Принято считать, что нам точно известно, когда Фрейд впервые задумался над тайным смыслом человеческих снов и начал свою книгу «Толкование сновидений».

В конце весны 1895 года он перевез беременную Марту с детьми в пригородный пансионат «Бельвю», чтобы жена могла немного отдохнуть и развеяться. Сам Фрейд появлялся в пансионате, когда у него выдавалось свободное время. Именно там, в «Бельвю», в ночь с 23 на 24 июля ему приснился «сон об Ирме», с которого, собственно, и начинается вторая глава «Толкования сновидений» — «Метод толкования сновидений. Образец анализа сновидения».

Вот как описывает тот свой «исторический» сон сам Фрейд:

«Сновидение 23/24 июля 1895 г.

Большая зала, много гостей, которых мы принимаем. Среди них Ирма, которую я беру под руку, точно хочу ответить на ее письмо, упрекаю ее в том, что она не приняла моего „решения“. Я говорю ей: „Если у тебя есть боли, то в этом виновата только ты сама“. Она отвечает: „Если бы ты знал, какие у меня сейчас боли в горле, желудке и животе, мне всё прямо стягивает“. Я пугаюсь и смотрю на нее. У нее бледное опухшее лицо. Мне пришло в голову, что я мог не заметить какого-то органического заболевания. Я подвожу ее к окну, смотрю ей в горло. Она слегка противится, как все женщины, у которых вставные зубы. Я думаю про себя, что ведь это ей не нужно. Рот открывается, я вижу справа большое белое пятно, а немного поодаль странный нарост, похожий на носовую раковину; я вижу его сероватую кору. Я подзываю тотчас же доктора М., который повторяет исследование и подтверждает его… У доктора М. совершенно другой вид, чем обыкновенно. Он очень бледен, хромает, почему-то без бороды… Мой друг Отто стоит теперь подле меня, а друг Леопольд исследует ей легкие и говорит: „У нее притупление слева внизу“. Он указывает еще на инфильтрацию в левом плече (несмотря на надетое платье, я тоже ощущаю ее, как и он)… М. говорит: „Несомненно, это инфекция. Но ничего, у нее будет дизентерия, и яд выделится…“ Мы тоже сразу понимаем, откуда эта инфекция. Друг Отто недавно, когда она почувствовала себя нездоровой, впрыснул ей препарат пропила, пропилен… пропиленовую кислоту… триметиламин (формулу его вижу ясно перед глазами)… Такой инъекции нельзя делать легкомысленно… По всей вероятности, и шприц был нечист…»[100]

Рассказ об этом сне предваряет вступление, в котором Фрейд повествует о своих отношениях с Ирмой («молодой дамой, которая находилась в тесной дружбе со мной и моей семьей»), с другом Отто, который высказал сомнение в правильности его лечения и т. д. После изложения сна Фрейд приступает к его подробному анализу и доказывает, что, хотя на первый взгляд сон кажется вполне ясным и вбирает в себя впечатления обыденной жизни, каждая его деталь на деле скрывает за собой нечто другое. И, наконец, следует вывод: «Сновидение осуществляет несколько желаний, проявившихся во мне, благодаря событиям последнего вечера… Результат сновидения: я неповинен в продолжающейся болезни Ирмы, виноват в этом Отто. Отто рассердил меня своим замечанием относительно недостаточного лечения Ирмы. Сновидение отомстило ему за меня, обратив на него тот же упрек. Сновидение освободило меня от ответственности за самочувствие Ирмы, сведя последнее к другим моментам (сразу целый ряд обоснований). Оно создало именно ту ситуацию, какую мне хотелось; его содержание является, таким образом, осуществлением желания, его момент — желание…»

«Согласно произведенному нами толкованию, сновидение является осуществлением желания»[101] — такой многозначительной фразой заканчивает Фрейд вторую главу «Толкования сновидений».

* * *

Отталкиваясь от слов самого Фрейда, почти все его биографы утверждают, что «сон об Ирме», будучи первым сном, подробно истолкованным Фрейдом, и является моментом рождения психоанализа. Ночь с 23 на 24 июля для поклонников психоанализа — это ночь «благовещения», если уподоблять фрейдизм своего рода религии.

Однако, вероятнее всего, речь идет о еще одной легенде, рожденной самим Фрейдом. Психоаналитическое толкование сновидений вряд ли пришло к Фрейду как откровение. Судя по всему, природа сновидений, их тайные механизмы занимали его уже давно, возможно даже с отрочества (не исключено, что Фрейд записывал свои сны в тех самых дневниках, которые впоследствии уничтожил).

Этот интерес явно усилился после того, как он всё шире стал использовать метод свободных ассоциаций и пациенты всё чаще стали делиться с ним содержанием своих сновидений. Весной 1895 года он сообщает Флиссу, что несколько недель спал на очень жесткой кровати, а когда наконец у него появился новый удобный матрас, то ему стали сниться очень яркие сны. В марте 1895 года он рассказывает Флиссу о том, как племяннику Брейера Руди, которому было очень тяжело вставать по утрам, приснился сон о том, что он уже на работе — и Руди с чистой совестью продолжил спать. Не нужно долго думать, чтобы понять: этот сон полностью подпадает под теорию Фрейда о том, что наши сны всегда показывают исполнение наших желаний.

В то же время со сном об инъекции Ирме всё далеко не так ясно, как это рисует Фрейд — особенно если следовать его же теории. Во-первых, биографы до сих пор толком не знают, кто такая Ирма. Предположения высказываются самые различные — некоторым мнится, что под Ирмой скрывается Берта Паппенгейм, другие называют Эмму Экштейн, что выглядит куда правдоподобнее; третьи — Анну Лихтгейм, единственную дочь любимого учителя Фрейда Самуэля Хаммершлага. Но еще более любопытна версия о том, что на самом деле речь идет о путаном сновидении (если Фрейд, конечно, его не придумал), в котором Ирма — это сначала Экштейн (перед которой Фрейд, с одной стороны, чувствовал вину, а с другой — боялся упреков в непрофессионализме), а затем — его жена Марта.

Последняя версия всё меняет. Упрек Ирме за то, что она «не приняла его „решения“», — это упрек Марте в том, что она отказалась пользоваться оральным или каким-либо другим «безопасным» видом секса, чтобы предохраняться от беременности. «Если у тебя есть боли, то в этом виновата только ты сама», — говорит Фрейд во сне Ирме, имея в виду, что Марта сама виновата в своей шестой беременности. Далее следует просьба к Ирме открыть рот, чтобы он мог посмотреть ее горло, а та слегка противится этому — как Марта противилась оральному сексу. Белый налет в горле, при такой трактовке, — это, безусловно, сперма, символ исполнения желания. «Ничего, у нее будет дизентерия, и яд выделится» — это уже фраза о грядущих родах. Фрейд явно не рад грядущему появлению шестого ребенка и считает, что это событие отравит им жизнь.