Голова Шекспира дернулась. Точное попадание! Кто из его богатых клиентов посылал ему рукопись, переписанную рукой клерка?

— Стоит ли удивляться, что вас буквально раздирают на части, — вступила в разговор Джейн. — Мне, право, искренне вас жаль. Вам ведь ни за что не выиграть в этой игре.

— Как вы обо всем догадались? — подавленным голосом спросил Шекспир.

— Мне помог вон тот листок, что лежит в вашем ларце. «Нашему английскому Теренцию, мастеру Уиллу Шейкс-Спиру». Теренций. Этот античный автор вечно прозябал и от безденежья соглашался выдавать произведения римской знати за свои собственные. Примите мои поздравления. Бен Джонсон гордился бы вами. Несмотря на недостаток классического образования, вы вели себя сообразно классической традиции.

— Вы полагаете, что знаете обо мне все? — спросил Шекспир равнодушно. Или за маской равнодушия пряталось отчаяние? Этого сэр Генри не знал.

— Нет, — бесхитростно признался Грэшем. — Я не считаю себя всеведущим. Просто хотелось выяснить кое-какие вещи, которые помогут сохранить мне жизнь.

Было видно, что Шекспир колеблется. Однако уже в следующее мгновение он нашел в себе силы принять решение.

— Я никто! Мне всегда нелегко приходилось в нашей труппе. Вы же знает, актер из меня никудышный. Я просто беспомощен! От меня всегда хотели избавиться. Кому нужен бедный деревенский парень, не имеющий никаких талантов, кроме сочинения стихов. Увы, стихами не соберешь полный зал зрителей. А потом принесли эту рукопись. Полная пьеса! Она была адресована мне и сопровождалась письмом и обещанием денег, если я выполню изложенную в нем просьбу. По почерку я узнал, что это Марло. В пользу этого мнения говорил и слог письма, особые обороты речи. Короче говоря, я согласился. Дал пьесе свое имя, признал ее собственным творением. Я рассказал об этом лишь моим друзьям Хеммингу и Конделу, больше никому. Они уверили меня, что для нас это настоящая золотая жила. Остальные актеры труппы, те, кто еще недавно был не прочь от меня избавиться, стали смотреть в мою сторону с уважением. «Неплохо, Уилл, — снисходительно сказали они, когда я принес и предложил для постановки первую пьесу под моим именем. — Попробуем поставить. Посмотрим, что из этого получится». И тогда, признаюсь, я перестал выполнять поручения Сесила. Я навсегда распрощался с Уильямом Холлом. Холл перестал существовать. Остался лишь Уильям Шекспир.

— Старина Марло не желает, чтобы его считали умершим, — задумчиво проговорил Грэшем. — И тем более, умершим драматургом. Так, где и когда была допущена ошибка? — добавил он после короткой паузы.

— Не знаю! — воскликнул Шекспир и провел рукой по лысой макушке, словно желая удостовериться, остались ли на ней волосы. — Пьесы Марло перестали появляться десять, нет, пожалуй, даже больше десяти лет назад. Он просто перестал писать. И вот теперь вернулся. Безумный. Больной. Злой, как пес.

— Кто-то еще знает об этом?

— Да какая мне разница, черт побери! — взорвался автор сонетов. — Многие уже давно заподозрили неладное. Например, Джонсон. Тех же, кто знал это наверняка, вы и сами должны знать, вы же шпион. Это вы должны рассказать мне все как есть!

— Но ведь вместе с Марло история не закончилась, верно? — по-прежнему безжалостно продолжил Грэшем. Шекспир отпрянул назад, голова его ударилась о спинку кресла. — Я хорошо знаю Марло. Я прекрасно знаю произведения, которые он сам написал. И я знаю пьесы, которые написали вы. Хотите, назову мои любимые? — спросил Грэшем, расхаживая по комнате. — «Гамлет». «Король Лир». Марло никогда бы не смог их написать! Его герои никогда не задумываются над тем, о чем задумываются другие люди. Гамлет страдает потому, что не может думать ни о чем другом, кроме судеб окружающих его людей. Король Лир проклят потому, что никого не слушает, и прозревает лишь тогда, когда уже слишком поздно. Кто, кроме вас, мог написать эти произведения?

— Оксфорд! — еле слышно прошептал Шекспир.

— Кто?! — рявкнул сэр Генри.

— Эдвард де Вер! — гаркнул в ответ Шекспир. — Чертов граф Оксфорд! В ту пору было модно сочинять пьесы. Но мало кто осмеливался делать это под собственным именем.

— Тот самый, что не смог забыть про испорченный воздух? — неожиданно спросил Манион, сохранявший до этого молчание.

— Что? — не понял Грэшем.

— Оксфорд. Де Вер. Тот, что не смог забыть про испорченный воздух, — повторил Манион и расхохотался.

Эдвард де Вер, граф Оксфорд, был страстным поклонником театра. За свой счет он снарядил корабль для Великой Армады. А потом он испортил воздух. В присутствии королевы. В присутствии всех придворных. Он бежал из дворца прежде, чем кто-либо успел произнести хотя бы слово. Долго жил за пределами Англии. Там, за границей, он пристрастился к самым экстравагантным стилям итальянской моды. По возвращении в родные края де Вер предстал перед королевой во всем своем блеске. Что бы ни говорили о королеве Елизавете, старушка Бесс обладала чувством юмора. Узрев графа в модном итальянском наряде, она с королевским величием приняла все его заверения в нижайшем почтении к ее особе. После чего короткой фразой рассмешила придворных до икоты: «Милорд, я уже забыла про то, как вы испортили воздух».

Сам де Вер об этом не забыл. Навеки опозоренный и униженный, он покинул двор во второй раз. Он умер от чумы в 1604 году.

— А кто же другие? — заговорщицким шепотом спросил Грэшем.

Будь у Шекспира возможность провалиться сквозь землю, он бы не преминул это сделать.

— Больше ни о чем меня не спрашивайте! — взмолился он. — Вас есть кому защитить от Марло и ему подобных! Меня защитить некому!

— Кто еще?

— Рутленд, — еле слышно прозвучало в ответ.

— Кто?!

— Рутленд. Роджер. Роджер Меннерс. Пятый граф Рутленд. Он умер в мае. Вскоре после того как скончался ваш господин Роберт Сесил. Теперь вы все знаете. Марло. Оксфорд. Рутленд.

— Марло. Оксфорд. Рутленд, — задумчиво повторил Грэшем. — Чего они хотели от вас?

— Марло мечтает с высоты городских крыш возвестить всему миру о том, что это он автор пьес. Всех без исключения. Не той жалкой кучки рукописей, что он присылал мне. Он хочет, чтобы в королевском театре поставили его творение «Падение Люцифера». Он уже однажды пытался убить меня. Наследники Рутленда и Оксфорда требуют от меня молчания. Они не желают, чтобы славные имена их родителей оказались замараны связью с театром. Равно как не хотят, чтобы их самих считали ничтожными заговорщиками. Они пытались запугать меня. Угрозы, скажу я вам, были нешуточными. Ко мне подсылали людей, угрожавших меня зарезать. Мне не жить, если я посмею открыть правду, как того требует Марло. Мне не жить, если я ее скрою, как того требуют другие.

От Грэшема не ускользнуло, что в глазах Шекспира блеснули слезы. Неужели он действительно страдает? Или же вновь лицедейство?

— Марло. Оксфорд. Рутленд. Вы ставили свою подпись только под их произведениями?