Фактически терпение Сталина лопнуло уже весной 1939 г. Уставший от хитрости политиков Великобритании и Франции, он дал им понять, что в конце концов готов пойти на контакт с Гитлером! Выступая на XVIII съезде партии 10 марта 1939 г. Сталин объяснил, почему «неагрессивные страны, располагающие громадными возможностями, так легко и без отпора отказались от своих позиций и своих обязательств в угоду агрессорам?

— Это можно было бы объяснить, например, чувством боязни перед революцией, которая может разыграться, если неагрессивные государства вступят в войну и война примет мировой характер. Буржуазные политики, конечно, знают, что первая мировая империалистическая война дала победу революции в одной из самых больших стран. Они боятся, что вторая мировая империалистическая война может повести также к победе революции в одной или нескольких странах. Но это сейчас не единственная и даже не главная причина.

Главная причина состоит в отказе от большинства неагрессивных стран, и прежде всего Англии и Франции, от политики коллективной безопасности, от политики коллективного отпора агрессорам, в переходе их на позицию невмешательства, на позицию „нейтралитета“. Формально политику невмешательства можно было бы охарактеризовать таким образом: „пусть каждая страна защищается от агрессоров, как хочет и как может, наше дело сторона, мы будем торговать и с агрессорами, и с их жертвами“. Наделе, однако, политика невмешательства означает попустительство агрессии развязывания войны, — следовательно, превращение ее в мировую войну».

Напоминая о шуме, который подняла англо-французская и североамериканская пресса по поводу похода Германии на Советскую Украину, Сталин сказал:

— Похоже на то, что этот подозрительный шум имел своей целью поднять ярость Советского Союза против Германии, отравить атмосферу и спровоцировать конфликт с Германией без видимых на то оснований.

В апреле 1939 г. Германия, будто уловив намек советского вождя, предпринимает зондаж позиции СССР на предмет улучшения отношений. Однако советское правительство все еще занимало выжидательную позицию. Именно в апреле между Англией, Францией и СССР зрели новые контакты, которые могли бы обернуться политическими переговорами и еще принести общую пользу. В расчете на это руководство Советского Союза ставило своим дипломатам только три задачи: предотвратить или хотя бы оттянуть войну или сорвать единый антисоветский фронт. Уже в мае в советской печати утверждалось, что «остановить агрессию может только союз Англии, Франции и СССР, но эта позиция советского руководства не находит поддержки в Лондоне и Париже, которые не хотят равноправного договора с Москвой». А 20-го Германия предложила СССР возобновить экономические переговоры. Через десять дней в выступлении Молотова прозвучала критика позиции Англии и Франции на переговорах, которые, по мнению Москвы, лишь демонстрировали уступки и не хотели дать гарантии Прибалтийским странам.

Двадцать девятого июня в советской печати отмечалось, что «англо-франко-советские переговоры „зашли в тупик“, поскольку Англия и Франция „не хотят равного договора с СССР“».

Семнадцатого апреля 1939 г. статс-секретарь МИД Германии Вейцзекер отметил в меморандуме: «Русский посол — в первый раз с тех пор, как он получил здесь свой пост, — посетил меня для беседы, касавшейся ряда практических вопросов. Он подробно остановился на вопросе, который, как он сказал, кажется ему особенно важным, а именно о выполнении заводами „Шкода“ определенных контрактов на поставку военных материалов. (…)

В конце разговора я намекнул полпреду на то, что сообщения о русско-англо-французском военно-воздушном пакте и т. п. в настоящий момент явно не способствуют проявлению доброй воли с нашей стороны и созданию атмосферы для доставки военных материалов в Советскую Россию. (…)

После того как я опроверг последнее утверждение и сделал некоторые сдержанные комментарии относительно германо-польских отношений, русский посол спросил меня, что я действительно думаю о германо-русских отношениях. Я ответил господину Мерекалову, что мы, как все знают, всегда хотели иметь с Россией торговые отношения, удовлетворяющие взаимным интересам. Мне кажется, что в последнее время русская пресса не присоединяется к антигерманскому тону американских и некоторых британских газет. (…)

Посол в этой связи заявил примерно следующее: Политика России всегда прямолинейна».

Четвертого мая 1939 года германский поверенный в делах в Москве Типпельскирх телеграфировал в МИД Германии:

«…Поскольку Литвинов еще 2 мая принимал британского посла, а вчера его имя было указано прессой среди почетных гостей, присутствовавших на параде, его смещение кажется результатом неожиданного решения Сталина». Пятого мая немцы соглашаются на запрос от 17 апреля соблюдать советские контракты с заводами «Шкода» о поставках…

А 17 мая на встрече советника советского посольства Астахова с заведующим восточноевропейской референтурой МИД Германии Шнуре произошла интересная беседа. В ходе нее Астахов отметил, «что тон германской прессы за последние недели совершенно изменился. Нет направленных против Советского Союза выпадов, сообщения объективны». Однако затем особенно подчеркнул: Советский Союз не может «судить о том, является ли это лишь временной переменой, вызванной тактическими соображениями, или нет. Но есть надежда на то, что подобное положение дел станет явлением постоянным».

Пятого июня немецкий посол в Москве Шуленбург докладывал о том, что «Молотов почти что призывал нас к политическому диалогу. Наше предложение о проведении только экономических переговоров не удовлетворило его». Далее в своем письме он подчеркнул: «Поэтому осторожность с нашей стороны была и остается необходимой, но мне кажется очевидным, что дверь не захлопнута и что путь для дальнейших переговоров открыт. Мы ничего не просили у Советского Союза, а Советский Союз — у нас», «…благодаря нашим пактам о ненападении с прибалтийскими государствами Россия получила от нас бесплатно большую безопасность, как бы являющуюся первым политическим взносом Германии».

«Советы нам не доверяют, но они также не слишком доверяют демократическим державам».

29 июня Гитлер принимает следующее решение, которое отправляется в канцелярию министра иностранных дел: «Русские должны быть информированы о том, что из их позиции мы сделали вывод, что они ставят вопрос о продолжении будущих переговоров в зависимость от принятия нами основ наших с ними экономических обсуждений в том их виде, как они были сформулированы в январе. Поскольку эта основа для нас является неприемлемой, мы в настоящее время не заинтересованы в возобновлении экономических переговоров с Россией». При этом данный документ было рекомендовано задержать на несколько дней… Гитлер явно горячился!

Двадцать седьмого июля в беседе советского поверенного в делах Астахова с заведующим референтурой Шнуре документы зафиксировали интересные факты. На замечание Астахова о тесном сотрудничестве последний ответил: «Возобновление подобного сотрудничества представляется мне сейчас вполне возможным, если советское правительство находит его желательным». И Шнуре ненавязчиво предлагает три этапа: …восстановление сотрудничества в экономической области, нормализацию и улучшение политических отношений, восстановление хороших политических отношений. Тем не менее, несмотря на то что Астахов назвал путь сближения с Германией соответствующим интересам обеих стран, «он отметил, что, вероятно, темп должен быть медленным и постепенным. Советский Союз усматривает серьезную для себя угрозу во внешней политике национал-социализма». В заключение меморандума Шнуре подчеркнул: «У меня создалось впечатление, что Москва еще не решила, что она хочет делать. Русские умолчали о состоянии переговоров о пакте с Великобританией и о шансах на его заключение. Учитывая все это, можно заключить, что в течение определенного времени Москва решила следовать как в отношении нас, так и в отношении англичан политике затягивания и отсрочек для того, чтобы отложить принятие решений, важность которых она ясно понимает». (…) «А в общем — большое недоверие не только к нам, но и к Англии. С нашей точки зрения, можно рассматривать как заметный успех то, что Москва после месяцев переговоров с англичанами все еще неясно представляет себе, что ей следует в конце концов делать».