Новое рождается в муках. Ещё на стадии испытаний в техническую документацию вносились исправления. Но заказчик торопил с передачей документации на серийный завод. Документация как следует не была апробирована, в связи с чем на заводе обнаруживалось множество нестыковок, что нервировало не только разработчиков института, но и коллектив завода. Конструкторский отдел института работал с перегрузкой, едва успевая направлять на завод изменения в чертежах. Такое не было единичным явлением. То же самое происходило временами и на других предприятиях, где осваивались срочные заказы. Однако на заводе «Экран», где производилась сборка станций «Резеда», был в то время директором С. Д. Кращин, человек в ряде отношений неординарный. Вспоминаю эпизод, который происходил в сборочном цеху завода. Я не раз бывал в КБ и на заводе «Экран» в связи с разными заказами. Но в «Резеде» я не был задействован и приехал по другому заказу. Разработчики КБ повели меня в цех, где собирались СВЧ линии задержки. Невдалеке я увидел главного конструктора «Резеды» Е. К. Спиридонова, который что-то рассматривал.

Неожиданно в цеху появился директор завода. Какой-то рабочий обратился к нему с чертежом, по-видимому, сообщая о новых изменениях. Директор, увидев, Е. К. Спиридонова, в довольно крепких выражениях обратился к нему со словами, примерный смысл которых воспроизвожу по памяти: «Вот главный бракодел. Непрерывно гонят брак. Институт называется центральным, на самом деле – это контора по производству брака. Из-за него (показывает на Е. К. Спиридонова) вы, рабочие, не получаете зарплаты». Спиридонов покраснел, но возражать не стал. Вечером в гостинице встречаю его и спрашиваю «Что же вы молчали?» «Да ну его. Пусть ругается», – отвечает. Я знал давно Е. К. Спиридонова, знал, что он был одним из первых начальников РЛС «Редут», успешно действовавшей на фронте в конце войны. Я не моралист, но понимал, что на обвинение надо отвечать, во-первых, потому, что был затронута честь хорошего специалиста и человека, во-вторых, необходимо было, признавая недостатки, защищать от нападок заслуженное имя института.

Помню и другой случай. В командировке мне привелось быть с И. И. Политовым, опытным конструктором, работавшим в институте с послевоенных времён. Группа сотрудников 108 института, сидевшая в кабинете С. Д. Кращина, выслушивала вступительную тираду хозяина кабинета, содержавшую нелестные, порой придуманные, характеристики работы 108 института. Все, казалось, привыкли к этой риторике. Неожиданно высказался И. И. Политов: «Что вы ведёте себя как подгулявший купчишка? Пора образумиться». С. Д. Кращин сразу осёкся, затем наступила пауза. Постепенно разговор перешёл в конструктивное русло.

Однако концентрация усилий института привела к желаемой цели, и станции типа «Резеда» были сданы заказчику. Вместе с тем пройденный нелёгкий путь дал и другой положительный результат: накопился существенный опыт разработки станций нового типа как в коллективе, так и у его руководителей. В начале 60-х годов коллектив, возглавляемый И. Я. Альтманом, приступил к проектированию и разработке станций уже нового, третьего, поколения. Заказу присвоили шифр «Сирень». По замыслу авторов предстояло создать линейку станций для самолётов разных классов – от лёгкого (истребителя) до тяжёлого (транспортного). Отделу поручили разработку базовой станции «Сирень 1 И», охватывающей в своём составе набор средств, несущих основную идеологическую нагрузку. Это была станция ответных помех ретрансляционного типа.

Я в это время уже заканчивал работы по системам селекции движущихся целей для станций «СНАР», «Спрут», а также в более широком контексте. Позади были и полигонные испытания этих систем. В 1962 г. мне предложили исследовать возможности разработки устройств наведения антенны на источник излучения по результатам пеленгации этого источника. Небольшой коллектив разработал такие устройства, а в 1963 г. провёл их лётные испытания. Был реализован амплитудный пеленгатор на базе цилиндрической линзы Люнеберга, управлявший многолучевой антенной, в качестве которой использовалась металловоздушная линза Рейнхарта.

И. Я. Альтман с группой сотрудников пришёл ознакомиться с работой макета, т. к. их интересовала та же проблема применительно к заказу «Сирень». С тех пор мы стали чаще контактировать. В тот же период, но чуть позже, я стал анализировать работу скоростного канала РЛС непрерывного излучения, а также возможные методы воздействия и помехозащиты. Выступил с сообщением на эту тему. Альтман внимательно слушал, задавал вопросы. Потом присутствовал на совещаниях, организованных в его отделе. Что осталось в памяти от того периода?

Альтман создал сильный коллектив, способный решать сложные задачи. Головную лабораторию возглавлял В. В. Огиевский, с которым я работал ещё в 13 лаборатории А. А. Расплетина. Огиевскому удавалось решать в довольно короткие сроки большое число комплексных вопросов и одновременно проводить чёткую идеологию взаимодействия линеек и узлов. Низкочастотную схемотехнику разрабатывала лаборатория В. И. Бутенко Это были мастера своего дела, для которых практически не было нерешаемых задач. Важной функциональной частью отдела была группа комплексных испытаний, работавшая в сложных условиях, и от результата работы которой фактически зависела оценка деятельности всего коллектива (Чемезинов, Троицкий, Кабанов, Васильев и др.).

Самому Альтману приходилось заниматься множеством сиюминутно возникающих и требующих немедленного решения дел. Одна из проблем рождалась из-за недоработанности или противоречий в технических заданиях на разработку аппаратуры. Масса вопросов поступала от комплексников, обнаруживших нестыковки на стадиях лабораторной и полигонной настройки собранных станций. Приёмка находила отклонения от ТЗ и просила личного вмешательства. Многочисленные контакты с руководством заказчика требовали ответа на поставленные вопросы. Были и неожиданные факторы, создававшие нечто подобное тупиковой ситуации, выход из которой был далеко неочевидным. Так, при совместных испытаниях выяснялось, что разработана новая схема помехозащиты РЛС, сводящая эффективность внешнего воздействия к нулю. Или сообщение смежной организации о срыве поставок входящих изделий, что грозит невыполнением всей работы.

Другой бы возмущался, искал виновных. Альтман, внешне спокойный, не применявший нецензурной лексики, в таких случаях лишь разводил руками и грубо шутил: «Что делать? Прямо матка опускается».

В общении с сотрудниками он был корректен, внимательно выслушивал обратившегося, если мог, то помогал, в противных случаях находил простые слова, действовавшие сильнее, чем изощрённые аргументы: «Понимаешь, такая обстановка», «Кто же против? Но работу делать надо».

На совещаниях он сосредоточенно выслушивал всех желающих высказаться. Если решение вопроса не наклёвывалось, он просил гостей выразить своё мнение. Я невольно сравнивал такие собрания с манерой Брахмана проводить совещания. Брахман, слушая выступавших, часто отвлекался, предлагая неординарные альтернативные решения. Альтман оригинальные мысли не высказывал, но своими вопросами старался до конца разобраться в проблеме. Для него важнее всего было принять правильное решение.

Уже в середине шестидесятых годов началось серийное производство и оснащение станций «Сирень» в различных модификациях. Отдел успешно курировал разработки других литеров в КБ «Экран». Авторитет института, отдела-разработчика и его руководителя – И. Я. Альтмана рос день ото дня. За глаза его называли «Иос». Так его звали друзья, и это имя прижилось. Хотя при непосредственном общении сотрудники к нему обращались, конечно, по имени и отчеству.