– И мы будем хранить секреты друг друга как свои собственные.

Мудак, подумал я. Но я знал, что он не закрепит союз без этого условия. И понимал, что мы будем в вечном тупике, если я не соглашусь. По правде говоря, я предпочитал видеть их союзниками, а не врагами. Невидимые совершенно точно не будут прикрывать мою спину.

Бэрронс повторил.

– Теперь ты, Мак, – сказал я.

Она удивленно взглянула на меня, но повторила слова клятвы.

И я проговорил их вместе с ней. От начала и до конца. Включая часть, касающуюся секретов. Затем я вынул кинжал и разрезал запястье.

Бэрронс с Риоданом обменялись очередным непроницаемым взглядом.

– Кровь, – потребовал я. – Ваша и моя. Это связывающий стороны древний пакт, заключенный с Принцем Невидимых.

– А ведь требовательный, говнюк, – пробормотал Риодан Бэрронсу.

Бэрронс обратился ко мне:

– Магия нас не связывает.

– Я слышал, что некоторая связывает, – возразил я. – До меня дошел слух, что Лор был скован Принцессой Невидимых в кабинете Риодана.

Бэрронс ответил мне мрачной улыбкой, которая изрядно меня обеспокоила.

– Горец, ты имеешь хоть малейшее понятие о том, что делаешь?

– Не сомневаюсь, что обмен кровью доставит мне массу неприятностей. И все же мы сделаем это. – Я опустил свои стены и, освободив Мак, медленно двинулся вперед.

Мы, все четверо, испытывая невероятное напряжение, сошлись в середине коридора.

Я расслабился, только когда на каждом из нас – даже на Мак, что было непростой задачей при ее темпе регенерации, – поверх пореза оказался мазок нашей смешанной крови.

Я видел, как магия произнесенного обета мерцает в воздухе вокруг нас. Верно исполненные клятвы, проведенные верховным друидом, обладали неимоверной силой. Так что не только Невидимой крови во мне им следовало опасаться.

Бэрронс стоял рядом с Мак, прожигая меня убийственным взглядом, который ясно говорил: «Никогда больше не угрожай моей женщине».

Вот уж парочка. Господи.

– Пойдем, – Риодан развернулся и зашагал прочь.

***

Я последовал за ним к северному коридору, приподняв крылья за спиной, чтобы не быть проклятой метлой, собирающей на себя всю пыль и растаявший лед с пола.

У стены, которая не была стеной, но по-прежнему оставалась непроходимой, как стены Темницы Невидимых, Риодан остановился и прижал ладони к воздуху, как будто там и вправду находилась поверхность. Он тихо забормотал, касаясь преграды в разных местах, затем начертил в воздухе руны.

Перед нами открылся коридор.

Из дальнего конца доносились ужасные звуки.

Я напрягся. Какого дьявола здесь происходит? Но придержал язык и шагал молча, за воплями я едва слышал стук ботинок по каменному полу.

Риодан остановился у камеры, дверь которой была забрана решеткой с одним крошечным окошком. Вой стал оглушительным, а затем внезапно прекратился.

Я подошел поближе, размышляя, что же за дьявольщина происходит с телом моего дяди. Они скармливают его какой-то твари, полагая, что это может облегчить невообразимые муки? В древние времена кровь и плоть друидов считалась священной, ходили слухи, что она обладает неимоверными исцеляющими свойствами, особенно сердце.

– Думай, прежде чем реагировать, – предупредил Риодан, отходя в сторону и давая мне возможность заглянуть внутрь.

Я заглянул.

Моргнул и вытаращился.

Я вздрогнул и, не думая, вызвал с неба гром. Высоко надо мной пророкотали раскаты и сверкнула молния, за чем последовали крики и звук падения чего-то огромного, рассыпавшегося обломками. Я знал, что это бетонный кусок потолка в «Честерсе», в одном из множества подклубов.

– Я сказал, думай, мать твою, прежде чем реагировать! Если ты собираешься чтить союз, возьми себя, мать твою, в руки, – прошипел Риодан. – Ты починишь все, что сломал, позже.

Я медленно отвернулся от двери. Я ощущал себя вырезанным из мрамора, как когда-то в ледяной темнице. Чувствовал, как во мне нарастает шторм, цунами, способный разносить, ломать и рвать на части.

Но Риодан прав. Я должен думать, прежде чем реагировать. Обладая такой силой, всегда приходится вначале думать. Я не стану бессмысленным разрушителем, как мои братья, мои мертвые братья, которые, без сомнения, восстанут снова, внутри других истерзанных человеческих самцов. Я сделал свой выбор на утесе, умирая снова и снова, высек его в своем сердце горца-друида. Сердце, которому я не позволял замерзать, разлагаться и чернеть Невидимой плотью. Сердце, которое я заставлял биться силой воли, воспоминаниями о любви. И во многом помог мне в этом тот, кто лежал сейчас, содрогаясь, за прутьями маленького окошка.

Со вздохом и невероятной, направленной внутрь себя сосредоточенностью я наполнил вены бесконечным летом Благого двора. Приманил в свое тело мирный день, волнующиеся травы, безоблачное небо.

Ни намека на гром.

Вернув себе контроль, я открыл глаза:

– Какого дьявола вы сделали с моим дядей? Что за… что это там?

Риодан сухо пояснил:

– Дэйгис теперь один из нас.

– Вы, мать вашу, превратили его в… Кто вы, на хрен, вообще такие?

– Он умирал. Других вариантов не было. С учетом всех возможных сценариев в будущем, которые я просмотрел, благоприятный исход в случае, если я его спасу, составлял пятьдесят два процента, – сказал Риодан.

– Пятьдесят два гребаных процента? И ты посчитал, что этого достаточно? А сорок восемь процентов, значит, мало? Боже, не хотел бы я знать, что больной урод вроде тебя может считать «неблагоприятным».

– Тебе бы не понравилось, – согласился Риодан.

– Ну и каков же был твой план? Отправить нас домой с чужим трупом и до скончания века скрывать правду? – спросил я.

– Еще некоторое время он будет неспособен говорить, – пояснил Риодан. – Неизвестно, как долго.

– Но потом… когда он сможет говорить… ты собирался рассказать нам?

Взгляд Риодана был непроницаем.

– Если бы появилась подходящая возможность… благоприятная.

– Боже, – сказал я с отвращением. – Ты не собирался сообщать нам, что он жив. Как, мать твою, ты собирался не позволить Дэйгису открыться нам? Планировал держать его в клетке вечно?

Гром снова начал расти во мне. Я глубоко вдохнул, стиснул кулаки, медленно выдохнул и разжал пальцы.

– Мы работали над этим, – признался Бэрронс.

– Дэйгис никогда не отказался бы от Хлои, – отметил я.

Я снова посмотрел на дверь. И резко отвел взгляд. Мой дядя переживал тот самый вид боли, что и я на том проклятом утесе.