— Отвали, Хилари, — сказал Бейтман.

— Хилари, не будь занудой, — добавила Зуки.

Я призывно посмотрел на Мерси. Она должна была поддержать меня. Она посмотрела мне в глаза и сказала:

— Остынь, парень. Что это с тобой?

Выходя из комнаты, я услышал, как Барри говорит:

— Я ведь никогда с ней не трахался. Хотя, Бог свидетель, многие отцы трахают своих дочерей.

Его сдержанность была встречена общим гулом одобрения.

* * *

Я лег на кровать.

— Наверно, я глупый старик, — сказал я Мерси, когда она появилась в дверях. Снизу доносились звуки продолжавшейся вечеринки. Она вошла в комнату и села рядом.

— Хилари, не надо так говорить о себе. Ты замечательный человек. Просто я не могу перечить отцу, я знаю, что должна, но у меня не получается. Я знаю, ты пытался достойно выйти из положения, и именно за это я тебя и люблю. Интересно, почему в результате я чувствую себя виноватой, когда отец себя так ведет?

— Не знаю, наверно, это как-то связано с родительскими чувствами, Мерси. Наверно, он держит в заложницах детскую часть тебя, и ты всю свою жизнь будешь платить ему за это выкуп.

— Да, понимаю. Спасибо тебе.

— Не за что. Ты спросила — я ответил.

Действительно, ее большой рот оказался очень удобным для этого дела, а груди, как и говорил ее отец, не обманули моих ожиданий. Я понимаю, что поэт должен был бы выразить это иначе, но это было все равно что сесть верхом на лошадь по прошествии многих лет — все эти движения, забытые позы, проскальзывание внутрь и ощущение под собой потного изгибающегося тела, разве что теперь какая-то часть меня не участвовала в происходящем, тревожась о том, как бы не ослабеть. Наверное, то же ощущает наездник, по прошествии многих лет севший верхом на лошадь, видя, что движение на улицах за эти годы стало интенсивнее и опаснее.

* * *

На следующий день отец Мерси и его подруга отбыли еще до того, как мы встали, и Мерси пошла досыпать к себе в комнату.

— Я не хочу, чтобы мы превращались в супружескую пару, — сказала она мне. — Я хочу, чтобы мы оставались друзьями, которые занимаются этим время от времени. Ты меня понимаешь? Это гораздо оригинальнее, правда?

На самом деле для меня это было гораздо труднее, потому что я никогда не знал, когда она вздумает воспользоваться своей привилегией, я же в решении этого вопроса не имел права голоса. Глупо говорить, что это положение отнюдь не способствовало моей работе над поэмой. К тому же все свое время я отдавал готовке и домашнему хозяйству. Вечера у меня теперь тоже были заняты, поскольку в пабе меня включили в команду по настольным кеглям. Эта странная игра, характерная для Нортгемптоншира, была прерогативой сельского пролетариата — в нее играли хозяин местного гаража Седрик Галл, Лен Бабб, работавший у Сэма, и им подобные. Дважды в неделю за мной заезжал Седрик в своем ровере 1969 года, пропахшем старой кожей и неэтилированным бензином, и отвозил меня на игру. Трясясь по сельским дорогам и управляясь с большим старомодным рулем как с корабельным румпелем, Седрик в основном говорил со мной о Мерси, то есть я отвечал на его вопросы о Мерси, поскольку он был пятидесятилетним отцом пятерых детей.

В округе существовало несколько кегельных лиг — в Байфилде, Гейтоне и Городе, то есть в самом Нортгемптоне. Байфилдская лига включала в себя четырнадцать команд, в том числе и команду из Литлтон-Стрэчи. В каждой команде было по девять игроков. Что касается самой игры, то на столе устанавливалось девять кеглей по три в каждом ряду. У каждого игрока было по три "сыра", которыми он мог выполнить три броска. "Сыром" назывался маленький деревянный кругляш, выточенный в форме сыра и покрашенный в сливочный цвет. Игра проходила в пять туров, за которые нужно было сбить как можно больше кеглей. Успешность бросков определялась самыми странными названиями: если удавалось сбить все кегли одним сыром, то это называлось флорой, если двумя — скирдой и так дальше. И хотя приглашение меня в команду свидетельствовало о некотором повышении моего статуса в деревне, я не обольщался на свой счет, так как игроков всегда не хватало: новые обитатели нортгемптонширских деревень не видели никакого смысла в сшибании кеглей по вечерам после тяжелого трудового дня, проведенного за изобретением новых ядовитых газов или новых методов издевательства над животными.

* * *

Когда он вернулся, уже наступило лето.

Однажды утром я сидел в кабинете, глядя на застывшую поэму, лежавшую передо мной на столе. Бейтман только что известил меня о том, что у нас кончилось молоко и что мне поэтому нужно съездить в ближайший гараж, к тому же Зуки требовался тампакс. Потом зазвонил телефон, и я услышал в трубке мужской голос: "Привет, Хилари".

— Да? — ответил я тоном "какого черта вам еще надо?".

— Я собираюсь заехать за своей шляпой.

— Это что, поэт за миллион фунтов Эммануэль Порлок?

— Он самый.

— Она валяется у меня уже три месяца.

— Ну, тогда будет лучше, если я ее заберу. В субботу утром тебя устроит, что-нибудь в районе второго завтрака?

— Думаю, да.

— Отлично, тогда до встречи.

И только повесив трубку, я подумал: "Откуда он, интересно, знает, что я купил ему новую шляпу?" После его последнего звонка, когда он заставил меня поехать в Лондон, что привело к знакомству с Мерси, я с ним ни разу не говорил.

Я плохо понимаю, что такое второй завтрак и из чего он должен состоять, по-моему, это просто обычный завтрак, если слишком поздно встал. Тем не менее я не мог себе позволить быть негостеприимным, а поскольку уже наступило лето и в моем огороде было больше овощей, я в конце концов остановился на кабачковых оладьях с майонезом, яйцах по-флорентийски, испанском омлете, кеджери, бобовом соусе, салате из настурций и жареных помидорах с чесноком. Вместо коктейлей я решил приготовить чай со льдом.

В последнее время Сэм начал ездить за покупками в Германию и более восточные страны: ему дважды удалось побывать в Австрии, а однажды он даже умудрился добраться до венгерской границы, где за отсутствием визы ему пришлось повернуть обратно. В результате в багажнике его "субару" появилось два пулевых отверстия, после того как он пытался проскочить через границу по сельской дороге, — он слышал, что в странах бывшего восточного блока продукты еще дешевле, чем во французских супермаркетах. Каждый раз он уезжал все дальше и дальше, а возвращаясь домой, становился все более раздражительным и рассеянным. Его фермы функционировали в буквальном смысле сами по себе, а поскольку он уже на много гектаров вокруг уничтожил всякую растительность, то у меня возникло ощущение, что в один прекрасный день он просто не вернется обратно, хотя миссис Сэм, несомненно, сможет отслеживать его передвижения по земному шару с помощью глобальной системы спутникового слежения. Может, ей даже удастся увидеть, как он с размаху въедет в ревущий поток несущихся по автобану машин — самый распространенный способ самоубийства в Германии, насколько мне известно. И хотя депрессивно-маниакальные состояния еще никому добра не приносили, тем не менее Сэм смог привезти мне из Австрии венский яблочный штрудель, геттингенский пирог с беконом, колбасное ассорти и восемь бутылок очень приличного гервуртстраминера.