Конфликт интересов в масштабах всего общества, формирование и исчезновение гендерных категорий и упорядочивание отношений между институтами – все это, вместе взятое, составляет гендерную макрополитику. Аналитически она отличается от тех межличностных взаимодействий, которые обычно подразумевают под «гендерной политикой», хотя и самым тесным образом с ними связана. «Гендерный порядок», самое общее определение которого дано в конце Главы 5, динамически может быть определен как текущее состояние дел в этой макрополитике.

Охватываемые им процессы включают в себя создание и оспаривание гегемонии в определении форм сексуальности и характера полов (см. Главу 8), а также артикуляцию интересов и организацию вокруг них политических сил (см. Главу 12). На карту ставятся институциональные ресурсы, связанные с гендерными отношениями, такие как государственная власть (о чем говорилось ранее в этой главе), культурные определения гендера (см. Главу 11) и вытекающее из них обоих определение исторических возможностей в сфере гендерных отношений. Историческая динамика этой макрополитики представляет собой ключевой пункт в социальном анализе гендера и одновременно наиболее трудно уловимый предмет. Предварительный подход к ее рассмотрению будет предложен в следующей главе.

Замечание по поводу определения и институционализации гендера

На уровне здравого смысла гендер выглядит свойством отдельного человека. Даже когда отрицается биологический детерминизм, гендер может рассматриваться как социально сформировавшийся характер отдельного человека. Большим шагом вперед стало признание того, что гендер – свойство, присущее еще и общностям, институтам и историческим процессам. Этот шаг необходим в свете только что подробно рассмотренных нами данных и опыта. Существуют невероятно важные гендерные феномены, которые не могут быть поняты как свойства индивидуумов, хотя они в значительной мере включают в себя эти свойства. Возможно, полезно будет прояснить их точный смысл, который позволяет нам говорить о гендере как о свойстве общностей и о гендерном структурировании социальных практик.

В Главе 4 утверждается, что гендерные социальные отношения не определяются биологическими различиями, хотя и связаны с ними; здесь имеет место практическая задействованность (engagement) биологических отношений в социальных, а не редукция социальных отношений к биологическим. Именно эта задействованность определяет гендер на социальном уровне, отделяя гендерно структурированные практики от других практик. «Гендер» означает практику, организованную в терминах разделения людей по репродуктивному признаку на людей мужского и женского пола. Необходимо сразу пояснить, что это не означает всеобъемлющей социальной дихотомии. Гендерная практика может быть организована в терминах хоть трех, хоть двадцати социальных категорий. В самом деле, наше общество признает наличие большого разнообразия таких категорий: девочки, старики, лесбиянки, мужья и т. д. Необходимо также пояснить, почему дихотомическое разделение на женщин и мужчин с большой степенью вероятности служит важной частью любого гендерного порядка.

Гендер выступает связующим понятием. Оно относится к связи между негендеризованными полями социальной практики, с одной стороны, и ключевыми практиками деторождения и родительства, с другой. Это определение оставляет полностью открытыми вопросы о том, насколько обширными и плотными являются эти связи и какова их социальная геометрия. В одних местах и в одно время эти связи более обширны и обязательны, и там (воспользуемся другой метафорой) бо́льшая площадь социального ландшафта покрыта гендерными отношениями; в других же местах и в другое время эти связи слабее. Это основная причина того, почему предложенное Гейл Рубин понятие «система пол/гендер» не может быть применимо ко всем обществам.

Гендер, согласно такому пониманию, скорее представляет собой процесс, нежели вещь. Наш язык, особенно его общие категории, способствует реификации. Однако нужно осознавать, что «связующее понятие» относится к установлению связей, это процесс организации социальной жизни определенным образом. Если бы мы могли использовать слово «гендер» как глагол (я гендерую, ты гендеруешь, она гендерует – I gender, you gender, she genders…), это бы облегчило наше понимание. Марксистская феминистская литература конца 1970-х годов, пользуясь не очень удобным термином «гендеризованная субъектность» («gendered subjectivity»), двигалась в этом направлении, а уже дискуссии о «гендеризованном языке» («gendered language») привели к пониманию специфики гендера как процесса. Процесс здесь понимается как исключительно социальный, и гендер является феноменом, целиком принадлежащим к сфере социального. Он имеет свой вес и свою плотность, покоящиеся на совершенно ином базисе, чем биологические процессы, и это именно те вес и плотность, которые социология пытается передать, прибегая к понятию института.

Классическое понятие института означает обычай, общепринятую практику и повторяемость. Энтони Гидденс в книге «Конституирование общества» («The Constitution of Society») следует этой логике, определяя институты как общественные практики, имеющие «широчайшее распространение в пространстве и времени», или как «наиболее устойчивые черты социальной жизни». Но практика не имеет той временной протяженности, которую Гидденс приписывает институтам; практика – достояние момента. Устойчивыми являются организация или структура практики; ее воздействие на последующие практики. Она может либо изменить, либо воспроизвести исходную ситуацию; это означает, что практика может быть дивергентной или цикличной. Как показано в Главе 3, социальное воспроизводство происходит не по требованиям логики; это просто один из возможных эмпирических результатов. Но он очень важен, а цикличная практика, которая его порождает, является как раз тем, что понимается под институтом. Следовательно, процесс институционализации представляет собой создание условий, которые делают возможным воспроизводство цикличных практик.

Говоря о цикле, я подразумеваю нечто альтернативное представлению о континууме практики, т. е. идею о том, что структура обеспечивает одинаковость практики. Эта мысль в скрытой форме содержится у Гидденса, а в явной форме – в предложенном Адриенн Рич понятии лесбийского континуума как трансисторической реальности. Структура может включать в себя противоположные циклы. Особенно наглядным примером этого может служить психоаналитическое исследование не-эдипова нуклеарного комплекса, проведенное Энн Парсонс в Неаполе. Исследование показало, как определенный паттерн маскулинности социально воспроизводится через отношения с матерью, а фемининности – через отношения с отцом. Противоположности могут также существовать и на коллективном уровне. В обсуждении власти в начале этой главы приводились примеры ситуаций, когда локальный паттерн власти выбивался из более глобального порядка, например ситуации, когда женщины являются главами домохозяйств. Это подрывает не представление о властной структуре как таковой, а только представление о том, что структура должна быть гомогенной.

Сведя эти аргументы воедино, мы можем сказать: гендер институционализирован в той мере, в какой сеть связей с системой воспроизводства формируется цикличными практиками. Он стабилен в той мере, в какой группы, составляющие эту сеть, сохраняют заинтересованность в цикличной, а не дивергентной практике.