Поезд постоял, как положено, две минуты в полной тишине, а затем медленно отошел прочь. Носильщик побрел в сарай с надписью «Фонари». Мистер Солтер повернулся к забору. Парень по-прежнему стоял там, опустив глаза и ухмыляясь. Трижды они встречались взглядами, и трижды парень отводил глаза, пока мистер Солтер не устал от этого флирта и не обратился к нему со свойственной горожанам нетерпеливостью:

— Послушайте!

— Ну.

— Вы, случайно, не знаете, послал ли мистер Таппок за мной машину?

— Ну.

— Значит, послал?

— Не-е. На ней жеребца повезли.

— Боюсь, что вы меня не поняли. — Голос мистера Солтера в сравнении с глухим басом придурка звучал на удивление жидко и переливчато. — Я приехал к мистеру Таппоку. Меня интересует, прислал ли он за мной машину?

— Они меня послали.

— С машиной?

— Не-е. На машине повезли к леди Колдикот жеребца. Гнедого, — пояснил он, поскольку увидел, что мистер Солтер объяснением не удовлетворен. — Пришлось взять гнедого, потому что кобыла захворала… До сих пор лежит, — добавил он, чтобы окончательно все разъяснить.

— Ну и как же мне добираться?

— А со мной. И с Бертом Тайлером.

— Стало быть, у мистера Тайлера есть машина?

— Не-е. Я же говорю, машина у леди Колдикот с мисс Присциллой и с гнедым… Пришлось взять гнедого, — настаивал он, — потому что кобыла захворала.

— Да-да, я понял.

— Так и лежит до сих пор, раздулась от травы. А вас повезу я.

— Вы? — Перед глазами мистера Солтера возникла чудовищная картина.

— Ну. И еще Берт Тайлер. Со шлаком.

— Со шлаком?

— Ну. Мистер Родерик берет шлак сейчас. Много повезем!

В глазах у мистера Солтера блеснула надежда.

— Много? Вы имеете в виду, что здесь неподалеку вас ждет какая-то машина, наполненная шлаком?

— Ну. Сейчас-то его дешевле всего взять можно.

Мистер Солтер спустился с платформы и увидел открытый грузовик. Старик, стоявший рядом с кабиной, тронул пальцами кепку. В кузове громоздились мешки. На капоте и заднем бортике были прикреплены покореженные таблички «За рулем ученик». Парень взял саквояж мистера Солтера и швырнул его в кузов.

— Полезайте наверх, — сказал он.

— Если вы не возражаете, — едко произнес мистер Солтер, — я предпочел бы ехать в кабине.

— Мне все равно, но вам в кабине нельзя. Меня тогда в полицию заберут.

— Господи Боже мой! Почему?

— Мне можно только с Бертом Тайлером. Из-за прав.

— Прав?

— Ну. Полиция разрешает мне ездить только с Бертом Тайлером. У него, у Берта Тайлера, права уже двадцать лет. Тогда на них сдавать не надо было. А меня повезли сдавать на права в Таунтон.

— И вы провалились?

Лицо парня озарилось широкой улыбкой.

— Да я над ними подшутил! Стукнулся легонько об стенку.

— М-да… может быть, за руль лучше сесть вашему другу Тайлеру?

— Не-е. Берт Тайлер, он слепой совсем. Да вы не бойтесь! Я-то зрячий! Он только поворачивать будет.

— И много до Таппок-магна поворотов?

— Порядком.

Мистер Солтер, поставивший было ногу на колесо, чтобы лезть в кузов, вернул ее на землю. Он никогда не отличался крепкими нервами, а сегодня они что-то совсем расшатались.

— Я пойду пешком, — сказал он. — Сколько отсюда до дома?

— Это смотря как идти. Через поле — мили три. А если по дороге, накиньте еще две.

— Может, вы будете так любезны, что укажете мне тропинку через поле?

— Я бы не сказал, что там есть тропинка. Идите прямо, и все.

— Что ж, буду надеяться, что дойду. Если… если вы вдруг доберетесь домой раньше меня, скажите мистеру Таппоку, что я захотел немного размяться после поезда.

Начинающий водитель посмотрел на мистера Солтера с нескрываемым презрением.

— Я ему скажу, что вы побоялись ехать со мной и с Бертом Тайлером, — заявил он.

Мистер Солтер снова поднялся на ступеньки, чтобы отъезжающий грузовик не обдал его пылью. И правильно сделал, потому что водитель дал по ошибке задний ход, машина рванулась назад и врезалась в стену там, где несколькими секундами раньше стоял мистер Солтер. Вторая попытка оказалась более удачной, и грузовик вылетел на проселочную дорогу, слегка помяв крыло о ближайший столб.

А мистер Солтер быстрыми, неровными шагами устремился к полю.

Было восемь часов вечера, когда мистер Солтер подошел к входной двери. Позади остались добрые шесть миль, пройденные по полям в лучах заходящего солнца. Он пробирался через заборы и канавы. На гигантском пастбище вокруг него молча сомкнулось стадо коров. Они долго преследовали его — ближайшая на расстоянии какого-нибудь ярда — опустив головы и тяжело дыша. Когда мистер Солтер побежал, они бросились ему вслед. Когда он достиг изгороди и, взобравшись на приступку, отчаянно Повернулся к ним, они принялись мирно щипать траву у него под ногами. Трижды его атаковали собаки — когда он заходил на фермы узнать дорогу (напрасные усилия). Наконец, когда мистер Солтер понял, что больше идти не может и сейчас ляжет и умрет, побежденный природой, он из последних сил перелез через гигантскую изгородь и очутился на дороге в усадьбу — ворота были перед ним. Последняя миля, пройденная по въездной аллее парка, была самой горькой.

И вот теперь он стоял на крыльце, в поту и в пузырях, обожженный крапивой, бездыханный, с пересохшим горлом, к которому подступала тошнота, изнуренный, растрепанный, с котелком в одной руке и с зонтиком в другой. Прислонившись к оштукатуренной колонне, он ждал, когда откроют дверь. Но никто не спешил этого делать. Он снова дернул ручку звонка, но ничего не услышал. За дверью стояла тишина. Ничто не нарушало вечернего покоя, только в громоздких вязах, понатыканных где попало, кричали грачи, и им вторил кто-то совсем близко, над самым ухом мистера Солтера, — сильный баритон выводил обрывки церковных песнопений.

Твой Престол сияет ярче

Солнца днем, луны в ночи, —

блаженно распевал дядя Теодор, надевая брюки, и в его памяти дискант взмывал к сумеречным церковным сводам, трогая даже самые холодные подростковые сердца. Воспоминания были неточны, но эмоциональны.

Мистер Солтер слушал с полнейшим равнодушием. В отчаянии он принялся колотить в дверь зонтиком. Пение прекратилось, и баритон прозаически спросил:

— Эй, кто это там?

Мистер Солтер, ковыляя, спустился из-под навеса и увидел в обрамленном плющом окне второго этажа цветущее патрицианское лицо и пухлый голый торс.