И что такого знал или видел Гретар? Почему его убили? Он что, шантажировал Хольберга? Он знал о его делишках и решил сдать дружка полиции? Он его снимал? Кто та женщина рядом с Хольбергом на его фотографии? Когда ее сняли? Гретар пропал в то лето, когда праздновали тысячестолетие заселения, значит, ее сделали раньше. Может быть, за Хольбергом числятся и другие жертвы, которые, как и Катрина, не стали обращаться к властям.

Раздался звук — кто-то поворачивал ключ в замке. Эрленд встал из-за стола.

Вернулась Ева Линд.

— Я ездила в Гардабай с этой девчонкой, — сказала она вместо «привет», закрывая за собой дверь. — Она заявила, что подаст на этого подонка в суд, прищучит его за все годы, что он ей пользовался. С мамой, как она про это услышала, случился нервный шок. В таком состоянии мы ее и оставили.

— И куда направились? К мужу?

— Ага, в уютное семейное гнездышко, — фыркнула Ева Линд, снимая обувь. — Он, конечно, был вне себя, но как узнал, в чем дело, успокоился.

— А как ему, собственно, новости о нежном детстве и юности его избранницы?

— О, он парень что надо. Когда я уходила, как раз собирался в Гардабай поговорить по душам с тестем.

— Неплохо, неплохо.

— Как думаешь, есть смысл подавать в суд на старого развратника?

— Такие дела никогда просто не решаются. Мужчины, как правило, все отрицают, и, как правило, им все сходит с рук. Многое, вероятно, будет зависеть от матери, что она скажет. Возможно, девочке стоит обратиться в центр помощи изнасилованным. Кстати, ты как себя чувствуешь?

— Просто отлично.

— Ты не собираешься сделать ультразвук или как там это называется? — спросил Эрленд. — Я бы тебя проводил.

— Это еще рано пока, — сказала Ева Линд, — а вообще, конечно собираюсь.

— В самом деле?

— Ну да.

— Отлично, — сказал Эрленд.

— А твои дела как?

Ева Линд последовала примеру отца и поставила еду в микроволновку.

— Последнее время все мои мысли о детях, — признался Эрленд. — И еще о дереве для записок, это вроде генеалогического древа — там хранится все, что угодно, надо только уметь задавать правильные вопросы. А еще я думаю о коллекционерах, о страсти к собирательству. Помнишь, была такая дурацкая песенка, про время и лошадь?

Ева Линд с прищуром посмотрела на отца — тот знал, что дочь в музыке дока.

— «Время наше — кляча»?

— Ага, «кляча без хвоста».

— «Каменное сердце».

— «Голова пуста», — вспомнил последнюю строчку Эрленд. — В буквальном, так сказать, смысле.

Он надел шляпу и вышел вон, сказав, что очень скоро вернется.

Декан медицинского факультета предупредила его, так что появление Эрленда в тот вечер не явилось для доктора сюрпризом. Он жил в изысканном особняке в старой части Гаванского фьорда и встретил гостя на пороге, образец гостеприимства и вежливости. Невысокого роста, толст, одет в плотный халат, череп лыс, как бильярдный шар. Сразу видно бонвивана, подумал Эрленд, у кого увидишь еще этот несколько женский румянец на щеках? Сколько ему лет? Не поймешь, около шестидесяти. Рукопожатие бодрое, но кожа на руках сухая.

Хозяин пригласил Эрленда пройти в гостиную и усадил его на большой диван, обитый темно-красной кожей, предложил выпить, Эрленд отказался. Доктор сел напротив следователя, всем своим видом показывая, что начинать полагается гостю. Эрленд окинул взглядом гостиную — просторная, богато украшенная, картины, миниатюры. Интересно, он один живет? С этого можно и начать.

— Да, всегда жил один, — ответил врач. — И очень этим доволен. Говорят, мужчины моего возраста часто жалеют, что не завели семью и детей. Мои коллеги бегают туда-сюда и на каждой конференции суют всем под нос фотографии своих внуков. У меня же никогда не было ни малейшего интереса к семейной жизни. Что такого люди находят в детях, не понимаю.

Говорит с удовольствием, словно Эрленд его лучший друг, явно давая ему понять, что принимает гостя за равного. Если он думает, что так расположит меня к себе, то сильно ошибается.

— А я вот не понимаю, что люди находят в органах и склянках. Не расскажете, ведь вы, я так понимаю, в этой области эксперт.

Ни один мускул не дрогнул на лице доктора.

— Ханна сказала мне, что вы разбушевались, как Фантомас, узнав от нее обо всем этом. Ей-богу, никак не возьму в толк почему. В моих действиях нет ничего криминального. Да, у меня есть небольшая коллекция органов. Как и полагается, они хранятся в основном в склянках с формалином. Я держу их здесь, у себя дома. Их собирались уничтожить, но я забрал все себе, продлил им жизнь ненадолго. У меня есть и другая коллекция, образцов тканей. Вас, вероятно, интересует, почему я это все собираю.

Эрленд покачал головой:

— Вовсе нет, я собирался спросить вас, сколько органов вы украли, но у нас еще будет время об этом поговорить.

— Отчего же, могу ответить прямо сейчас, — нисколько, — сказал доктор, погладив себя по черепу. — Откуда в вас столько ненависти, столько антагонизма, вот чего я не могу понять. Не возражаете, если я налью себе немного хересу?

Доктор встал и подошел к бару, налил себе бокал, снова предложил выпить Эрленду, тот снова отказался. Вернувшись в кресло, доктор пригубил налитое, по улыбке и выражению лица было ясно, что эти толстые губы восхищены вкусом.

— Обычно люди не находят в моей коллекции ничего необычного, и правильно делают, — продолжил он. — Все, что умерло, утратило пользу, оно в этом мире ни к чему, и мертвое человеческое тело — в частности. Нет смысла сентиментальничать по поводу тела, надрываться и рыдать. Душа из него излетела, а то, что осталось, — прах, шлак. Шлаку — какая цена? Люди должны уметь смотреть на это с точки зрения медика. Понимаете, тело — это прах, и все. Оно — ничто. Понимаете?

— Однако вы все же назначаете этому шлаку какую-то цену. Зачем-то же вы коллекционируете органы.

— В других странах университеты покупают органы для занятий, — продолжил доктор. — В Исландии, однако, другая традиция. Здесь врачи запрашивают разрешения на аутопсию, в зависимости от случая, иногда мы просим извлечь тот или иной орган, даже если к причине смерти он не имеет отношения. Одни люди соглашаются, другие нет, это обычное дело. Разумеется, как правило, это органы пожилых людей. Но можете быть уверены, органы никто не ворует.

— Но так было не всегда, — сказал Эрленд.

— Я понятия не имею, как было дело в прежние времена. Конечно, такой строгий учет, как сейчас, в прошлые года не вели, но подробностей я не знаю. Не понимаю, чем вы так шокированы, почему смотрите на меня, как Ленин на буржуазию. Вы, наверное, помните эту телепередачу, с новостями из Франции? Про автопроизводителя, который использовал в краш-тестах настоящие человеческие тела, даже детей. Вот лучше вам с этим вашим лицом отправиться в гости к этой компании. Органы покупают и продают по всему свету. Людей порой убивают ради их органов. Так что моя коллекция совершенно невинная.