...

Как и многие другие сцены зарождавшегося Третьего рейха, эта имела отчетливо макабрический оттенок: полуночный огонь, точно суккуб, питался благородными словами и мыслями великих людей. Геббельс, ловкий пропагандист, отлично знал, что факельное шествие и полуночный костер пробуждают в душах собравшихся нечто древнее, племенное, языческое. Он возвращал этих юношей и девушек к богам немецкого народа, к их силе и беспощадности, крови и почве. Ничего христианского в этом обряде не было, он был сугубо антихристианским, хотя вслух подобную мысль выразить было нельзя. Большинство из собравшихся возмутил бы даже намек на «антихристианские» действия, но в глубине души они не могли не чувствовать разрыва с христианством. Факелы, барабанная дробь, процессия в ночи – все служило нагнетанию страха, выкликанию сил, не имевших ничего общего с добродетелями (слабостями, на взгляд нацистов) христианской веры. Эти силы были враждебны христианству, монотеизму, вере презренных иудеев. В тех городах, где массовое мероприятие сорвал дождь, шествие перенесли на 21 июня – опять-таки дата выбрана не случайно, день летнего солнцестояния.

Пророческие слова Генриха Гейне о сжигании книг и людей с тех пор повторяли нередко, а ныне они выбиты на площади Оперы в напоминание о том зловещем ритуале. Но, пожалуй, другой пассаж из Гейне обнаруживает еще более точное – до жути – предвидение того, что разыграется в Германии спустя столетие. Это завершающие слова изданной в 1834 году книги «Религия и философия в Германии»:

...

Иногда приходится слышать, будто Гитлер был христианином. Он им, безусловно, не был, но, по крайней мере, в отличие от большинства своих приближенных не проявлял открытой враждебности к христианству. Он одобрял все, что помогало ему наращивать власть, и обрушивался на то, что этой власти мешало. Гитлер был прагматичен всегда и во всем. На публике он зачастую произносил фразы, которые можно было истолковать в пользу христианства или в пользу Церкви, но произносил их не искренне, а цинично, ради политической выгоды. В частных беседах он неизменно высказывался против христианства и христиан.

В особенности в начале своей власти Гитлер, выставляя себя образцовым немцем, восхвалял Церковь как бастион морали и традиционных ценностей. К тому же он был уверен, что со временем Церковь разделит национал-социалистическое мировоззрение и станет проводником нацистской идеологии – так зачем же ее уничтожать? Полезнее изменить в нужную сторону уже существующий институт и извлечь пользу из имеющегося культурного наследия.

В своем знаменитом дневнике Йозеф Геббельс, наиболее доверенное лицо Гитлера, фиксировал частные беседы фюрера о священстве:

...

С точки зрения Гитлера христианство было бессмыслицей, устаревшей мистикой, но злила его не столько бессмысленность христианства, сколько отсутствие личной выгоды для него, Гитлера. Он считал, что христианство проповедует «кротость и слабость» и потому неприемлемо для национал-социалистической идеологии с ее «силой и беспощадностью». Он был уверен, что церкви со временем сменят идеологию – он сам собирался позаботиться об этом.

Мартин Борман и Генрих Гиммлер были наиболее злобными антихристианами среди приближенных Гитлера: по их мнению, христианские церкви не могли адаптироваться к новой идеологии. Они мечтали сокрушить священство и уничтожить церкви и всячески подталкивали Гитлера к подобным действиям. Они спешили перейти к открытой войне с Церковью, но Гитлер не торопился: всякий раз после нападок на Церковь рейтинг его популярности снижался. В отличие от своих подручных, Гитлер обладал политическим инстинктом и умел выжидать – он видел, что еще не пришла пора лобовой атаки на Церковь. Пока что надо было притворяться сторонником христианства.

Архитектор Гитлера, Альберт Шпеер, оставил прямое свидетельство хладнокровной расчетливости фюрера в этом вопросе:

...