И весной, и осенью меня навещал Виктор, он же Ваке, работник алма-атинского управления госбезопасности. Эти его контрольные визиты носили формальный характер, мы с ним даже сдружились. До такой степени, что, когда мой сосед Борис купил черно-белый телевизор с крохотным экраном, мы вместе с Виктором вместе отправились к нему смотреть чемпионат мира по футболу, проходивший в Мексике. Каждый раз, когда игроки советской сборной закатывали очередной гол в ворота бельгийцев, раскрасневшийся Ваке, захмелевший от распитых нами двух трехлитровых банок «Жигулевского», подбегал к телевизору и обнимал его. Он выглядел таким счастливым. Помимо Виктора мной регулярно интересовались то участковые инспекторы, то обычные сексоты с красными повязками дружинников. Они бесцеремонно стучались в двери моих соседей и сослуживцев и, ссылаясь на некое спецзадание, подробно расспрашивали их обо мне, моем поведении, моей семье.

Чтобы избавиться от неприятного осадка в душе и от косых взглядов начальника, я ушел из НИИ в проектно-конструкторское бюро по разработке новых видов оборудования для использования в шахтах и рудниках Казахской ССР, заместителем директора. С не меньшим энтузиазмом я занялся проектированием тяжелого шахтного оборудования. Цветная металлургия СССР испытывала растушую потребность в передовых технологиях такого типа.

Когда я защитил диссертацию в Москве, у нас родился сын Алик. Помню, как приехал за Венерой в родильный дом на Басенова, а она уже стояла с малышом на крыльце, в своем легком халатике. Весь двор больницы белел от нарядов из тысяч молочных лепесточков, в которые оделись цветущие абрикосовые деревья. Я подумал о том, что, когда дети подрастут, мне хотелось бы отвезти их на море – возможно, шум морских волн поселится в их сердце так же прочно, как в моем, ведь я с детства мечтал стать капитаном морского судна дальнего плавания. Наверное, я стал бы им, если бы не война. Впрочем, тогда у меня не было бы моей Венеры и моих детей.

В тот год армия США потерпела сокрушительное военное поражение во Вьетнаме. В Париже делегациями двух сторон было подписано «мирное соглашение», но оно было таковым только по названию. Даже беглое знакомство с этим документом позволяет любому здравомыслящему человеку сделать адекватный вывод о его содержании – полная безоговорочная капитуляция проигравшей стороны, представленной правительством США. Отслужившему свое марионеточному правительству Южного Вьетнама была уготована незавидная участь всех других друзей Америки, которые ее больше не интересуют. Президент Никсон любезно сервировал стол и поднес блюдо с марионетками на съедение генералу Зиапу В обмен ему удалось выторговать незначительные подачки вроде репатриации части американских военнопленных.

10

На участке, занятом дивизией Хайфонца, список высших офицерских чинов, подлежавших отправке на родину, по введенному им же распорядку утверждался лично комдивом, то есть им самим. Ознакомившись с делом полковника морской пехоты Джорджа Смита, он решил взглянуть на него лично. Смит в свое время отвечал за некоторые участки, где, согласно скупой фронтовой хронике, были отмечены неоднократные факты спланированных акций геноцида в рамках тактики «выжженной земли», применявшейся американцами до утечки в прессу кадров с убийствами младенцев в мирных селах. Когда полковника ввели, его лицо, с курьезно изогнутым налево носом, показалось Хайфонцу смутно знакомым, особенно его глаза. Говорят, что с годами у человека не меняются глаза и улыбка. У Смита были пустые, равнодушные и нагловатые глазки изувера. Хайфонец подошел к нему, пытаясь нащупать в памяти смутный образ, размытый безвозвратно утекающим временем. Вблизи лицо молодого некогда Смита плавно проступало все четче и четче из-под маски «этиловых» морщин, характерных для сильно пьющего мужчины. Образ распоясавшегося молодчика из жаркой калифорнийской ночи рвался наружу из подсознательных, ассоциативных слоев памяти Хайфонца.

– А ведь мы с вами где-то уже виделись, мистер Смит, – сказал Хайфонец на своем ломаном английском, пытливо всматриваясь в лицо американца.

– Со мной? – расплылся в глупой улыбке Смит. Его верхняя губа невольно обнажила выдающуюся вперед лошадиную челюсть. До отъезда домой после этой последней протокольной формальности оставались считаные часы. – Это вряд ли, мистер.

– Лос-Анджелес, Пико-Юнион, сорок третий год, «зуты», – сказал, как отчеканил, Хайфонец. Он окончательно признал Смита по его запоминающейся ухмылке. Когда тот пинал лежачего Стрижа, он ухмылялся точно так же. – За что ты ударил моего друга Стрижа?

– Ты был там?! Это ты?! – в глазах Смита промелькнул неподдельный ужас.

Хайфонец снял фуражку и, коротко размахнувшись, от души припечатал Смита лбом в переносицу. Американец упал на колени, отчаянно пытаясь вправить руками изогнувшийся вправо нос. Отвернувшись, Хайфонец надел фуражку и бросил охранникам через плечо:

– В Пуло-Кондор его. В яму с водой. Пусть еще посидит.

На пути в Пуло-Кондор Смит попал в ханойскую тюрьму для американских пилотов, известную среди них под названием «Ханой Хилтон». В тот момент, когда решетчатая дверь камеры с лязгом захлопнулась за ним, мимо проводили освобожденного по «мирному соглашению» пилота Маккейна. Заглянув в камеру и узнав Смита, выигравшего у него тысячу баксов в блек-джек в сайгонском казино «Мажестик», Маккейн громко присвистнул и, удаляясь, крикнул ему:

– Эй, Смит! Передавай мой пламенный привет узникам Пуло-Кондор! А я передам привет твоей жене, – и он раскатисто расхохотался, громко и благодушно.

Смит обернулся. Обе нижние шконки были заняты. С них его рассматривали две пары безучастных глаз. Это были довольно молодые люди, в плену ставшие похожими на хиппи, с длинными беспорядочными патлами и многодневной щетиной, покрывавшей их изможденные лица. Он поприветствовал их и представился. Тот, что справа, ответил ему кивком головы. Когда полковник осторожно попробовал поинтересоваться, кто они такие, в каких частях и под кем служили, ему опять же ответил тот, что справа:

– Это не имеет абсолютно никакого значения. Здесь тебе не казарма, Смит, и не передовая. Здесь каждый сам за себя. Верно я говорю, Холловей? – обратился он к тому, что лежал слева. Холловей, ничего не отвечая Бернсу, отвернулся к стенке и уставился в одну точку.

Пока американские войска позорно бежали из Вьетнама, бросая на произвол судьбы своих послушных местных марионеток с их напыщенными порядками, инженерно-технические подразделения армии США методично и целенаправленно травили плодородную почву этой многострадальной страны химическим оружием – смертоносной смесью дефолиантов и гербицидов, предназначенной для распространения врожденной инвалидности, рака и генетических мутаций среди местного населения на поколения вперед. Проигрывая на поле боя, американцы словно бы решили объявить войну на уничтожение самой экологической системе этой страны, джунглям, десятилетиями по-матерински заботливо укрывавшим героев партизанских войн. Кроме того, испытывая перед мировым сообществом нестерпимый стыд за свое военное поражение, отказываясь его признать перед лицом неумолимых фактов, Америка мелочно мстила победителям, объявив эмбарго и взяв их страну в тиски экономической блокады. Проигрывать надо уметь. Во всех этих действиях отчетливо просматривалась одна и та же логика, внушенная протестантской этикой, впитанной правящими элитами США с молоком матерей: проигравших не любит Бог, а значит, свой проигрыш признавать нельзя никогда и ни при каких обстоятельствах, вопреки безжалостной очевидности.