Храмы новгородские были одноглавыми. Простые, не декорированные кубы. И от этого они еще больше походили на людей. Стояли в детинце, на холмах и по берегам Волхова статные и мощные каменные фигуры с богатырскими плечами и крепко посаженными головами в свинцовых шлемах. Охраняли Русь.

Клали соборы из больших, грубо отесанных камней неправильной формы. Склеивал их известковый раствор, розовый от примеси мелкотолченого кирпича, подрезанный по контурам камней. Не были соборы штукатурены, стояли грубоватые, как булыги, мощные и суровые. Суровые былинные воины.

Суздальские храмы были поизящней, помягче суровых новгородских, белые стены их клали тщательно и ровно, украшений каменных налепили. Головы храмов держались на тонких и длинных шеях, несли большие кресты, и шлемы их не были рассчитаны на те мечи, удары которых выдерживали шлемы новгородцев.

Храмы, устоявшие в Суздале, строили в шестнадцатом и семнадцатом веках. Было тогда на Руси поспокойнее, да и человек набрал побольше силенок. Каменными песнями славил и себя и землю, давшую ему жизнь.

Ездил Букварь часто во Владимир и в Боголюбово. Видел и во Владимире каменных воинов. Золотые ворота, широко расставившие богатырские ноги, величественный и простой Успенский собор с фресками Андрея Рублева, Даниила Черного и их товарищей.

Но стоял рядом с Успенским небольшой одноглавый куб. Княжий Дмитриевский собор, выстроенный Всеволодом Третьим. В одной книге Букварь нашел сравнение собора с величавым князем в белом церемониальном облачении, затканном выпуклыми изображениями невиданных чудищ.

Собор был князем, а церковь Покрова на Нерли казалась Букварю девушкой. Ее поставили на лугу, у впадения Нерли в Клязьму, и она стоит так века, в зелени, в траве и деревьях, смотрится в спокойную зеркальность воды, белая красавица в простом и богатом узоре.

Букварь часто гостил в Боголюбове у тетки и ходил смотреть на церковь во все времена года, в солнце и в лунные ночи, и никогда не мог насытиться каким-то непонятным чудом гармонии и простоты. Она стояла, нежная, красивая, как Купава, спокойная, сильная, как Ярославна. Олицетворение русской женщины, земли русской. Слава земли русской.

Суздальчане взяли за образец Дмитриевский собор и церковь Покрова и учились у их мастеров.

Букварь подъезжал и подходил к городу по всем дорогам, видел толпу церквей и башен с разных сторон. Но была у Букваря любимая, Владимирская, дорога.

Дорога эта совсем обычная, покрытая недавно асфальтом, бежит себе увалами, и три деревушки стоят на этой дороге, совсем обычные – Борисовское, Батыево и Павловское. Но Букварь-то знал, что по дороге этой девять веков назад шли обозы из Киева в Суздаль, знал, что село Борисовское принадлежало Ивану Калите и было завещано им сыну Симеону Гордому, знал, что в селе Батыеве стоял грозный узкоглазый хан, знал, что село Павловское куплено было женой Александра Невского. Букварь вспоминал об этом каждый раз, когда ехал Владимирской дорогой.

Букварь знал стихи о ленинградском Летнем саде, где «замертво спят сотни тысяч шагов врагов и друзей, друзей и врагов. А шествию теней не видно конца от вазы гранитной до двери дворца». В Суздале тоже спали сотни тысяч шагов. В Суздале, и на Владимирской дороге, и в Борисовском, и в Батыеве. Букварь очень хотел услышать эти шаги. Это было невозможно, но Букварь очень хотел. Иногда наступали минуты, когда Букварю казалось, что невероятное произойдет. В поле, на пашне, окруженной стенами леса, где все современное исчезало, Букварь воображал себя в двенадцатом веке и ждал, что из-за леса появится рать. Он слышал топот коней, их ржание, и звон металлических доспехов, и людские крики. Он ждал, волновался, а потом где-нибудь за Каменкой начинал тарахтеть трактор.

Он пытался услышать эти шаги в Покровском монастыре, где бывал Иван Грозный и где в склепах лежали опальные царицы. Он вслушивался в звуки у розовых стен Спасо-Евфимиевского монастыря, за которыми могильным камнем был прикрыт герой России Дмитрий Пожарский. Он хотел услышать спящие шаги для того, чтобы отчетливее уяснить себе связь времен и связь поколений.

Каждый раз, когда Букварь оставался один на один с древними камнями, он очень хотел увидеть людей всех веков, увидеть жизнь Руси, попасть во все времена и быть свидетелем боев, разговоров, просто каких-то молчаливых сцен. Он мечтал увидеть Святослава, Грозного, и Петра, и Пушкина, и миллионы других людей. Увидеть их не вместе, а в отдельности, каждого, чтобы уловить связь между ними, чтобы понять, как сменили друг друга поколения и почему так велик его народ.

Он никак не мог объять разумом все, что веками происходило на его земле, его знания и представления были отрывочны.

Он знал, что человечество не изобретет машины времени. И нельзя задремать и проснуться при дворе короля Артура. Бои, разговоры, шаги прошлого спали замертво. И все же Букварь не переставал мечтать. Он приходил к самым древним камням Суздаля и стоял молча. Из этих древних камней – неровных плит ноздреватого туфа – был сложен кремлевский собор, поставленный по велению Владимира Мономаха. Позже собор не раз перестраивали, и верх его и купола Букварю не нравились. Но по пояс собор был древним.

Букварь проходил в темноватую глубину храма через знаменитые «златые врата». Врата эти были огромные, тяжелые, по черным листам их золотом шли орнаменты. Львы вот уже седьмой век держали в пасти массивные кольца дверных ручек. Плиты храма были истоптаны и измяты сотнями тысяч ног. Коричневые святые смотрели с огромного иконостаса. В сосредоточенном молчании рядом проходили экскурсанты. Букварь смотрел на яркие цветы, выращенные древними художниками на церковных стенах, и пытался представить себе суздальчанина, их современника, стоящего на плитах храма. Почему-то Букварь думал о старике, своем предке в серой холстине, согнутом, опершемся на сучковатую палку, в лыковых лаптях. Но воображение отказывало, и образ расплывался, ускользал, как ускользало ощущение связи времен.

Но Букварь фантазировал. Камни запоминают. Есть у материи свойство, пока не разгаданное, пока разум не может себе представить даже возможность такого свойства и его «секрет». Как не мог в свое время представить, что существует нейтрон и термоядерные реакции. Но через века люди смогут понять и расшифровать память материи, память суздальских камней, и тогда они услышат и увидят древних людей, узнают их лица, улыбки, разговоры и страсти. Увидят старика в лыковых лаптях, с сучковатой тяжелой палкой. И Букваря увидят. И верблюда…

Какого верблюда? При чем тут верблюд?

Это Кешка все еще рассказывает о верблюде и о своих дружках Попах. Он уже совсем заврался и, наверное, скоро кончит. И тогда придет очередь Букваря…

26

– Я про Суздаль… – неуверенно начал Букварь.

Открылся вдруг брезентовый полог двери, и из синего проема в палатку мокрая, в черном провисшем плаще, в хлорвиниловом платочке вошла Зойка.

– Здравствуйте, – деловито сказала она.

В руках у нее было что-то завернутое в размокшие газеты; она положила свертки на стол и стала обходить канзыбинцев, улыбаясь и протягивая каждому из них мокрую ладонь. Она подошла к Букварю, к последнему, и сказала: