— Почему? Как вы можете предлагать такое? — спросил герцог.

— Потому что я не желаю вам несчастья, — ответила Корнелия, — а любовь герцога Роухамптона к Дезире Сен-Клу может закончиться только так. Вы знаете это не хуже меня.

— Разве вы не понимаете, что я не могу вас сейчас отпустить? Со мной раньше никогда такого не было. Я любил других женщин — или думал, что любил. Не стану притворяться, что в моей жизни было мало женщин, но всякий раз я испытывал разочарование. Даже не знаю, как объяснить в точности, что происходило, но стоило мне их узнать получше, как повторялась одна и та же история. Я стремился завоевать их, думал, что люблю, но в глубине души знал: это только иллюзия.

Он замолк на минуту, и во взгляде его появилась горечь.

— Я начал верить, что вся любовь такая, что никогда нельзя найти ничего другого, и поэтому надо примириться с тем, что есть. Буду с вами откровенен, Дезире: еще совсем недавно я просил замужнюю женщину бежать со мной. Мне казалось, если я полностью завладею ее красотой, то найду успокоение. Молил ее бежать со мной, а сам как бы стоял в стороне, холодно и равнодушно наблюдая, как я это делаю. Уверял ее, что люблю, а сам усмехался про себя, понимая, какого дурака я из себя строю. Клянусь вам, Дезире, что с той поры, как я вас встретил, впервые в жизни мой критик умолк.

— Это оттого, что мы слишком мало знаем друг друга, месье, — сказала Корнелия. — Я для вас незнакомка, окутанная тайной, — вам ничего обо мне не известно, и поэтому вы воображаете многое из того, чего, возможно, на самом деле и нет. Если бы мы встречались с вами подольше, то вы почувствовали бы, что я тоже, как те остальные, начала надоедать вам. Я бы наскучила вам, и вы снова отправились бы в «Максим» на поиски нового приключения.

— Это неправда! — Герцог с такой силой ударил кулаком по столу, что зазвенели бокалы и тарелки. — Со мной такого раньше не происходило, и поэтому вы не можете, вы не должны скрыться от меня. Вы нужны мне, Дезире.

— Вы опоздали. Я люблю другого.

Герцог плотно сжал губы, а затем расплылся в улыбке, которую она считала неотразимой, и сказал:

— Послушайте, Дезире, я собираюсь заставить вас полюбить меня. Это клятва, которую даю вам здесь со всей серьезностью, а еще это вызов — вы вольны сопротивляться, сколько сможете. Боритесь, если хотите, но в конце концов победа все равно будет за мной.

Корнелия набрала побольше воздуха, прежде чем спросить:

— А что потом?

Он заглянул в самую глубину ее глаз.

— Когда вы полюбите меня так, как я люблю вас, — сказал он, — я отвечу на этот вопрос.

Под его взглядом она опустила глаза. Она знала, что он смотрит, как темная тень от ее ресниц коснулась щек, а затем его взгляд скользнул на ее рот, и она затрепетала. Ее словно захлестнул поток, такой сильный и безжалостный, что она ощутила свою полную беспомощность в этом бурном водовороте.

Сердце ее пело, в душе с каждой минутой росла радость, которую невозможно было побороть, и поэтому Корнелия позволила себе слушать его слова любви, и время пролетело быстро и незаметно.

С этого вечера для Корнелии началась очаровательная пора, которая казалась почти невероятной днем, когда, облаченная в скучное платье приглушенных тонов из английского гардероба, причесанная по правилам, продиктованным месье Анри, с темными очками, скрывавшими глаза, она осматривала Париж вместе с мужем.

Они посещали красивые места, картинные галереи, музеи, они ездили на скачки, совершали лесные прогулки, они проводили вместе отчаянно скучные часы, полные сонного безразличия, прежде чем встретиться поздно вечером.

Иногда Корнелии хотелось рассмеяться, если она видела, что герцог украдкой смотрит на часы или подавляет зевок. Ей тоже казалось, что время тянется очень медленно, и она часто зевала, но не только от скуки, а еще и потому, что испытывала физическую усталость, каждый день отправляясь спать на рассвете.

Если бы герцог знал правду, думала она, наблюдая, как он разглядывает толпу на скачках сквозь бинокль или внезапно настораживается, если, проезжая по Елисейским полям, они замечали карету Рене, запряженную белыми лошадьми с оранжевыми султанами.

— Я всегда надеюсь увидеть вас, — сказал он как-то Дез-ире, и Корнелия знала, что это правда.

Он любил и потому везде искал лицо возлюбленной, точно так же, как она искала и ждала, когда жила в Лондоне, и все становилось совершенно бессмысленным, если его не было.

О том, чтобы покинуть Париж, не было и речи. Неделя сменяла другую, и Корнелия понимала, что герцог не в силах предложить, чтобы они поехали куда-нибудь еще. Он любил ее так, как она никогда не подозревала, что мужчина способен полюбить ее или любую другую женщину.

Даже та любовь, которую она сама испытывала до свадьбы, померкла, превратившись в простое обожание школьницы, истосковавшейся по любви, по сравнению с тем чувством, которое она переживала теперь. Казалось, сам воздух наэлектризован силой их чувств, и только удерживая его на расстоянии, Корнелия смогла как-то управлять их отношениями, хотя все время сознавала, что играет с огнем.

Она была достаточно умна и понимала, что ей не удержать герцога, если они все время будут проводить наедине. Он был как неукрощенный конь, чей буйный темперамент можно обуздывать, если только не подталкивать его к границам терпения. Рене относилась с пониманием, когда Корнелия просила ее и Арчи составить им компанию в их вечерних развлечениях — в «Максиме», «Ля Рю», в ресторанах на Енисейских полях, в кафе и кабаре на Монмартре.

А кроме того, хотя сама Корнелия лишь смутно об этом догадывалась, пылкость герцога сдерживалась только ее наивностью. Он был слишком опытен и слишком влюблен, чтобы перепугать ее или вызвать по какой-либо причине отвращение. Он поставил перед собой задачу завоевать ее любовь и понимал, он расстроит свои планы, если не будет действовать тонко и мягко, что само по себе обезоруживало.

Иногда Корнелия чувствовала, что он близок к срыву.

— Сядьте подальше от меня! — приказал он ей однажды ночью, когда они возвращались на авеню Габриель из ресторана на окраине Парижа.

Они провели чарующий вечер под усыпанным звездами небом, наслаждаясь звуками скрипок, которые играли им во время ужина. После того как разошлись остальные посетители, они долго сидели вдвоем, погруженные в серьезную беседу, пока голоса их не замерли и они не почувствовали, что им трудно смотреть друг другу в глаза.

— Почему? — спросила Корнелия, забившись в угол кареты.

— Потому что я люблю вас, — яростно обрушился он, — потому что я хочу распустить эти волосы и зарыться в них лицом, я хочу дотронуться до белой кожи, которая сводит меня с ума, потому что я хочу держать вас в своих объятиях, целовать ваши губы, пока вы не запросите пощады, а затем заставить вас целовать меня в ответ.

Корнелии внезапно стало трудно дышать, страсть в его голосе тронула ее в такой степени, что она затрепетала, судорожно сцепив пальцы, с усилием пытаясь унять собственные чувства.