«Когда Эверт использует такую интонацию, кто угодно наложит в штаны», – подумал Юханссон, и ему неожиданно стало весело, несмотря на боль в груди и в боку.

Эверт взял стул и сел.

– Хочешь стакан воды? – спросил он.

– Дай мне лучше коньяка, – попросил Юханссон. – Большой бокал.

– Конечно, – сказал Эверт и кивнул одобрительно. – Понятно, тебе нужен коньяк. Сам я налью себе виски.

Потом они сидели и разговаривали. В тишине и покое, как мужчина с мужчиной, старший брат с младшим, в то время как Эверт периодически пригубливал своего виски, а Юханссон своего коньяка.

– Так ведь не может продолжаться, ты же понимаешь, – сказал Эверт.

– Представь себе, – ответил Юханссон. – Это я просчитал сам. Любые предложения принимаются с благодарностью, – добавил он.

– Ты должен позаимствовать батрачонка у меня. Я отправлю его сюда, и он сможет помогать тебе. Он работает у меня и женушки в усадьбе.

– Батрачонок?

– Да, – сказал Эверт. – Я думаю, ни к чему, если ты разобьешься насмерть в собственной квартире.

– Что не так с ним? – спросил Юханссон. – С батрачонком?

– С ним все нормально, – сказал Эверт и покачал головой. – Он большой и сильный, далеко не дурак и делает, как ему говорят.

– Никаких изъянов?

– Нет, – ответил Эверт и широко улыбнулся. – Порой, когда я угощаю его спиртным, он начинает ныть, что хочет стать полицейским, но в остальном вполне нормальный.

– А ты сам как же, – возразил Юханссон. – Разве он не нужен тебе? У тебя все эти лошади, собаки, сельское хозяйство, лес и охота.

– Я справлюсь, конечно, – ухмыльнулся Эверт. – Сейчас нам важно привести в порядок тебя.

– Само собой, – согласился Юханссон. – Очень мило с твоей стороны.

– Вот моя рука, – сказал Эверт. – Тебе пора собраться с силами. Остался месяц до охоты на лосей.

– За охоту, – сказал Юханссон, кивнул и поднял свой бокал.

Ужин с Пией. Они ели на кухне. На лоджии сидеть не могли, поскольку шел дождь.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Пия. – Напугал меня до смерти сегодня, ты знаешь это?

Она гладила его больную руку, которая неподвижно лежала на столе.

– Я вовсе не собирался этого делать, – сказал Юханссон, разозлившись на ее слова. – Говорил чертовой татуированной девчонке не звонить тебе, но она не стала и слушать. Я просил ее только помочь мне забраться на диван, но она отказалась это сделать.

– Ты же хорошо понимаешь, что она просто обязана была позвонить. Она ведь беспокоилась о тебе.

– Нет, я не понимаю. У меня другое мнение, и я чертовски устал от всех, кто считает и думает за меня. Камень и в твой огород тоже, кстати.

– Тебе тяжело сейчас, – вздохнула Пия. – Я все понимаю, но и ты должен понять, что мы просто хотим помочь тебе.

«Это же бессмысленно», – подумал он. Злость пошла на убыль. Усталость потеснила ее.

– Я разговаривала с твоим братом, – сообщила Пия. – По-моему, у него просто замечательная идея. Я буду чувствовать себя значительно спокойнее. У меня прибавится работы, когда народ вернется из отпусков, и я подумала, он же может пока жить в гостевой комнате.

– Как хорошо, что вы договорились, – язвительно произнес Юханссон.

– Мне кажется, ты зря упрямишься, Ларс. Кстати, я разговаривала с врачом, который был здесь и осматривал тебя. Ничего не сломано. Но у тебя вывих и здоровенный синяк. Тебе надо вставать осторожнее. Если будешь вскакивать так быстро, то у тебя снова может закружиться голова и ты упадешь.

– Меня интересует одно дело, – сказал он. – Я чувствую себя дьявольски уставшим. И, по-моему, все из-за того, что действительно ужасно устал. Ничего, если я пойду и лягу?

– Конечно, конечно, – сказала Пия. – Я помогу тебе, – добавила она.

– Нет, – возразил Юханссон. – И не надейся. Я пойду и лягу сам. Сначала помоюсь, почищу зубы, приму все мои чертовы таблетки, а потом завалюсь в койку. Это я в состоянии сделать самостоятельно.

Пия перестала улыбаться. Отпустила его руку.

Потом он сделал, как сказал. В довершение всего проглотил еще одну их своих маленьких белых таблеток и снотворное. Заснул, как только положил голову на подушку, несмотря на боль в боку и трудности с дыханием.

Открыв утром глаза, Юханссон сразу же решил отвоевать назад свою жизнь. Встал еще до шести, как обычно делал до того, как смерть впервые реально напомнила ему о себе, похромал в туалет, принял душ, побрился, почистил зубы, принял свои лекарства, выпил два стакана воды, надел халат, взял утреннюю газету и похромал назад в свой кабинет. Там он лег на диван и стал знакомиться с прессой. У него мгновенно разболелась голова, он отбросил в сторону газету и, когда Пия вошла и спросила, не хочет ли он позавтракать, только покачал головой. С закрытыми глазами. И лучшей возможности для примирения он не мог ей предложить. Если, конечно, собирался сейчас снова быть самим собой.

Пия ушла, а он, скорее всего, задремал, поскольку дальнейшие его воспоминания начинались с того, что он услышал, как его жена разговаривает в коридоре с Матильдой, прежде чем она вошла к нему в комнату снова, наклонилась над ним, провела пальцами по его левой щеке. Прошептала:

– Береги себя, любимый. Увидимся вечером.

Потом Пия ушла, он слышал, как закрылась за ней входная дверь.

«Скорее сердитая, чем обеспокоенная», – подумал он и, вероятно, задремал снова.

Затем перед ним появилась Матильда. С радостной улыбкой, словно вчерашнего дня не было и в помине.

– Пора подниматься, шеф, – сказала она. – Нам надо на лечебную гимнастику.

– Кому это нам? – спросил Юханссон и покачал головой. – Поезжай, а я отказываюсь. Спроси, кстати, не сможет ли она разобраться с твоими татуировками. Кто знает, вдруг при помощи тренировок ты сумеешь от них избавиться.

– Не сходи с ума, – сказала Матильда и даже наклонила голову набок, как делала его невролог, когда он не соответствовал ее ожиданиям.

– Я решил прогуляться по Юргордену, – заявил Юханссон. – Потом пойду в кабак и пообедаю. Если захочешь подвезти меня, буду рад. В противном случае могу вызвать такси.

– О’кей. – Матильда пожала плечами. – Я отвезу тебя. Позови, когда будешь готов.

Юханссон оделся со всей тщательностью. Белые льняные брюки, синяя льняная рубашка, желтый льняной пиджак. В соответствии со своим душевным состоянием и солнцем, которое светило в окно. На это ушло много времени, и он видел, как сидевшая в гостиной Матильда скосилась на часы, когда он прошел мимо, не обратив на нее никакого внимания. Он сразу решил еще немного выдвинуть вперед линию фронта.