– Злой?

– Нет. Эгоцентричной, но никак не злой. Могла стать требовательной, если подойти к ней не с той стороны. Хотела казаться утонченней, чем была на самом деле. Детей не имела. Кстати, она часто говорила об этом. Сетовала, что карьера помешала ей обзавестись ребенком. Жалела, что вышла замуж слишком поздно за человека значительно старше ее.

– А твои собственные дети? – спросил Юханссон. – Она встречалась с ними?

– О да, множество раз. Во всех тех случаях, когда кто-то из них кашлял или сопливил и не мог находиться в детском саду. По выходным или вечерами, когда я помогала ей с чем-то, мы даже оставались спать у нее. У тебя самого есть дети?

– Да, – ответил Юханссон.

– Ну, тогда ты знаешь, что значит иметь маленьких детей.

– Приблизительно представляю, – сказал Юханссон.

– Могу в это поверить, – заметила Эрика Бреннстрём. Она улыбнулась еле заметно и машинально помешала свой кофе.

– Как все происходило, когда ты приводила с собой детей? С Сагерлиед, я имею в виду?

– Просто замечательно. Они боготворили тетю Маргарету. Играли на пианино и пели, разыгрывали театральные представления, наряжались по-всякому. Мне даже приходилось их сдерживать. Она баловала детей. Делала им слишком дорогие подарки. Брала с собой в универмаг под Рождество, и когда у них был день рождения, и так далее.

– А твой гражданский муж? – спросил Юханссон и поправился: – Бывший муж. Он встречался с Сагерлиед?

«А сейчас Эрика насторожилась», – подумал он.

– Нет, никогда, хотя я понимаю, почему ты спрашиваешь.

– О чем ты? Что понимаешь?

– Ты ведь полицейский и все знаешь о нем. Признайся, это ведь из-за него ты сидишь сейчас здесь?

– Пожалуй что нет, – сказал Юханссон. – Я как раз собирался перейти к Жасмин, но, поскольку тебе понятен мой интерес к твоему мужу, ты, наверное, хотела бы поговорить о нем.

– Да, мне действительно нечего скрывать. Томми был безалаберным. Он слишком много пил. Даже в то время, когда мы только встретились и ему исполнилось всего восемнадцать. Я, деревенская девчонка, стала легкой добычей, даже будучи на несколько лет старше его.

– Он пил слишком много?

– Даже чересчур, и очень любил женщин. Я почти не сомневаюсь, что у него постоянно имелись подружки, когда он жил со мной. Постепенно у него возникли реальные проблемы с алкоголем, и тогда я забрала девочек и ушла.

– Он никогда не делал попыток восстановить отношения с тобой?

– Нет, в первые годы почти не давал о себе знать. Я несколько раз разговаривала с ним по телефону об алиментах, но безрезультатно. Пришлось обратиться к адвокату, и я получила пособие как мать-одиночка. Больше не понадобилось звонить и вести пустые разговоры, и слава богу. Он был безалаберным, пил слишком много, как я говорила, но не злым человеком. Само собой, мне известно обо всех неприятностях, в которые он попадал. Я знаю, что он даже сидел в тюрьме. Из-за какой-то кражи у него на работе.

– А как же дочери? Он не хотел поддерживать с ними контакт?

– Когда моя преемница, я обычно называю ее таким образом, попросила его исчезнуть, он стал появляться на нашем небосводе. Но так ничего и не получилось. Он обещал все что угодно, однако ни разу не сдержал слова. Все обернулось массой разочарований и слез для двух маленьких девочек. Когда они подросли, попытались связаться с ним, но, естественно, впустую. Я думаю, ни одна из них ни разу не встречалась с ним за последние десять лет. Томми был ребенком. Ребенком, который пил. Он так и не повзрослел.

– Когда ты виделась с ним в последний раз?

– Только однажды после того, как ушла от него в восемьдесят третьем. Несколько лет спустя. Он пришел ко мне на работу, в больницу Святого Георгия. Хотел занять денег. И получил их. Речь шла о нескольких сотнях. Естественно, он их так и не вернул.

– А у адвоката вы не контактировали? Или через социальные службы?

– Пожалуй, полдюжины раз за все годы. Но один на один я встречалась с ним лишь однажды. Когда он пришел занять денег. У меня хватило ума дать их ему.

– Ага, – сказал Юханссон.

– Я догадываюсь, чем ты занимаешься, – сказала Эрика Бреннстрём. – Но если думаешь, что Томми имеет какое-то отношение к смерти Жасмин, то сильно ошибаешься. Он никогда не сделал бы ничего подобного. Все просто. Его интересовали взрослые девицы и женщины, и даже слишком интересовали. А маленькие девочки в его понимании должны быть приятными и веселыми, но не хныкать. Он даже не умел прочитать им сказку на ночь.

– Я верю тебе, – сказал Юханссон. – Давай поговорим о другом. Июнь восемьдесят пятого. Когда убили Жасмин. Что ты делала?

– У меня наконец появилась возможность взять настоящий отпуск. Маргарета собиралась встретиться с подругой и находилась в летнем домике. Как только старшая окончила школу, я взяла девочек с собой и поехала домой к моим родителям. Мы провели там все лето. Вернулись назад только в середине августа, как раз к началу школьных занятий. Моя младшая, Джессика, пошла в первый класс той осенью.

– Мои коллеги никогда не связывались и не хотели поговорить с тобой?

– Нет, с чего бы у них возникло такое желание? Я знаю, что они беседовали с Маргаретой, она сама рассказывала. Но при чем тут я?

– Ага, так вот, значит, – буркнул Юханссон. – Жасмин… Расскажи мне о ней.

Жасмин переехала в дом в самом конце улицы весной после того, как сама Эрика начала работать на вилле Маргареты Сагерлиед. Вместе с отцом и его новой женщиной. И довольно скоро стала появляться на вилле работодательницы Эрики и бегать там почти как дома.

– Она была милой, ужасно милой, просто очаровательной девочкой, шустрой, веселой. Неизбалованной к тому же. Между ней и Маргаретой возникла любовь с первого взгляда. С ее отцом, скажу я вам, тоже все обстояло нормально.

– Какой он был?

– Большой и сильный, хорошо тренированный. Темный. Настоящий красавчик. Вдобавок врач. Маргарета просто обожала его. Приглашала их с сожительницей на праздник несколько раз. Та тоже была врачом. Насколько мне помнится, я впервые увидела эту пару, отца Жасмин и его новую пассию, как раз на празднике у Маргареты. И если память мне не изменяет, подумала, насколько долго их связь продлится.

– И почему же так подумала?

– Он же притягивал как магнит. Все женщины, независимо от возраста, горели желанием поговорить с ним.

– А то, что он иммигрант, из Ирана, не имело значения?

– Нет, Маргарету это нисколько не смущало. Совсем наоборот. И никого из ее друзей тоже. Отец Жасмин выглядел как шах. Кто не хотел бы стать Фарах Диба? Я, конечно, тоже не отказалась бы.

– Вот как?

– Да, но меня такое счастье обошло стороной. По-моему, он был не из тех, кто опускается до прислуги. При всей его вежливости и очаровании даже в общении со мной, мне кажется, он держал в мыслях совсем других женщин, чем я.