– Хочешь узнать кое-что интересное про мою дедукцию? – наконец спросил Томас, повернувшись ко мне. – Когда ты врешь, то немного опускаешь глаза, а потом поднимаешь. Это тебя выдает, я видел, как ты это делаешь с Молдовеану и с отцом. – Он пристально вглядывался в мое лицо, сохраняя свое невозмутимым, так что я больше не видела на нем страдания. – Мы обещали, что никогда не будем врать друг другу. – Он глубоко вдохнул, как будто собираясь с мыслями или формулируя фразу, чтобы не быть неверно понятым. – Я уверен, что ты найдешь способ сказать мне правду и соблюсти условия сделки. Мы партнеры. Равные. Позволь мне узнать, чтобы я мог помочь.

Я хотела этого больше всего на свете и в тысячный раз терзала свой мозг, но так и не нашла способа обойти условия Мефистофеля. Признание в тайном соглашении положит конец нашей договоренности. Лиза никогда не оставит Гарри Гудини по собственной воле, а времени все меньше. Через два дня мы прибудем в Америку, и, если я упущу Лизу там, она будет потеряна для нас навсегда.

Я стиснула кулаки, надеясь, что боль от впившихся в кожу ногтей укрепит мою решимость. Я не надела перчатки и ощущала пальцами иллюзорное тепло кожи Мефистофеля.

– Клянусь, что не сделала ничего аморального.

Это была правда, но по тому, каким отрешенным стал взгляд Томаса, я поняла, что опять сказала что-то не то.

– Понимаю. – Он осторожно шагнул назад, и в моей груди разверзлась пропасть. – Надеюсь, ты проведешь приятный вечер.

– Томас… пожалуйста, – позвала я, внутри все переворачивалось. Он покачал головой и пошел прочь. – Я… подожди!

Томас остановился, но не повернулся.

– Я… мне нужно отдохнуть перед осмотром места преступления. Перегруженный разум вредит расследованию. Спокойной ночи, Уодсворт.

Я сделала несколько шагов и заставила себя отпустить его. Меня совсем не удивило, что он внимательно присматривался ко мне в Академии судебной медицины и науки. Директор Молдовеану был гадким человеком, и иногда мне приходилось лукавить. Что до отца… до того, как он смирился с моей страстью к судебной медицине, мне приходилось скрывать обучение у дяди. Ложь была вынужденным злом, которым я не гордилась.

Я закрыла лицо руками. Оправданно или нет, но я солгала. У Томаса были все основания сомневаться во мне, хотя я больше всего на свете желала, чтобы он мог увидеть правду: я никогда не причиню ему боли.

– А, темный принц улетел с полночным бризом. – Мефистофель поднял бокал с шампанским и отпил из него. – Знаете, он прав. Вы действительно опускаете глаза, когда врете.

Прогулочная палуба

Королевский почтовый пароход «Этрурия»

5 января 1889 года

Я развернулась.

– У вас что, вообще нет чести? Не говоря уже о том, что такие внезапные появления пугают и не располагают к себе.

Маска Мефистофеля была чернее царившей вокруг ночи. Черной, как его дьявольская душа. И, наверное, такой же черной, каким будет синяк у него под глазом, если он опять подкрадется ко мне в то время, когда поблизости рыщет отъявленный убийца.

Он допил остатки шампанского и показал на свое место, где рядом с пустой бутылкой лежала наполовину опустошенная коробочка попкорна.

– Я сидел здесь, и не моя вина, что вы оба так ненаблюдательны.

Я стиснула зубы.

– И давно вы нас подслушивали?

– Достаточно долго, чтобы поздравить вас с тем, что вы поддерживаете иллюзию невинности. Хотя это жалкие попытки. Давайте сойдемся на том, что ваши настоящие таланты лежат не в этой области. Хотя, насколько я понял на данный момент, расследуете вы не намного лучше. Но на вас хотя бы приятно смотреть. И танцуете на удивление неплохо.

– Вы здесь по делу или вам наскучило показывать дешевые фокусы? – спросила я, вспыхнув. – Или, что вероятнее всего, просто наслаждаетесь тем, что вбиваете клин между мной и Томасом?

– Никогда не устаю от фокусов, – улыбнулся он. – Так же как вы никогда не устаете осматривать трупы.

– Это вряд ли говорит о том, что у нас есть что-то общее.

– Как скажете. – Он пожал плечами. – Хотя я не согласен.

– Кстати. – Моя злость на него за фокус со львом в клетке вспыхнула с новой силой. – Не знаю, в чем заключался смысл вашей выходки, но дядя отошлет меня обратно в Лондон, если еще раз застанет нас вместе. Если вы поставите под угрозу мою карьеру криминалиста, я разорву наше соглашение.

– Может, я просто хотел посмотреть, действительно ли небезразличен вам или все это лишь притворство. Вы становитесь весьма ловкой актрисой, хотя и опускаете глаза, когда лжете.

Я разинула рот и тут же закрыла. Он бросил на меня понимающий взгляд.

– Если дядя из-за этого отошлет вас домой, возможно, вам пойдет на пользу обучение под другим руководством. Вы сможете какое-то время исследовать мое научное направление. – Он отмахнулся от возражений. – Мы можем до бесконечности обсуждать свои личные трагедии, но у меня есть новости. Ваша кузина после полуночи встречается с Гудини на сцене. Наедине. Довольно скандально для сбежавшей из дому девушки, которая путешествует с труппой неудачников.

Я закатила глаза.

– Она путешествует с вами больше недели, а вы только теперь говорите о скандале?

– Припоминаю, что ваш дядя грозил упечь ее в психиатрическую лечебницу, если она опять будет встречаться с Гудини. Видите? Я терпеливо сидел здесь, ожидая, когда вы закончите расследование, чтобы сообщить новости без промедления.

Я чуть не застонала. Такими темпами мы с Лизой обе попадем в соседние палаты лечебницы.

– Что они делают?

– Работают над новым номером Гудини для завтрашнего представления, очень секретного, но я видел анонс. Номер очень сложный. И смертельно опасный, если он не уложится во время. Хотя может быть и просто смертельным для того, кто залезет в молочный бидон.

Если когда-то и имело смысл подумать о возвращении в Англию вплавь, то именно сейчас. Лиза не только встречается с Гудини, но и собирается ассистировать на сцене еще раз после того, как поклялась дяде больше никогда этого не делать.

– Молочный бидон? – наконец произнесла я, понимая, что Мефистофель провоцирует меня на дальнейшие расспросы. – Что же в нем смертельно опасного? А что насчет представления с наручниками? Кажется, он должен быть королем только одного предмета за раз.

– Вы же не думаете, что Гарри Гудини будет сидеть сложа руки и довольствоваться только одной короной? – Мефистофель прищурил на меня свои темные глаза, словно я ударилась головой. – Зачем быть просто успешным, когда можно стать великим? Если он собирается провозгласить себя «Великим Гудини», ему нужно придумать соответствующее шоу. Люди не запоминают посредственные представления. Чтобы на самом деле завоевать умы и память публики, нужно нечто великое. То, что превращает рассказы в легенды и выстраивает империи.