Не потому, что я ей не доверял — после того, как она целый вечер пересказывала в лицах свое свидание с Витькой, закатывая глаза и остро комментируя всю ту чушь, что он нес, я перестал сомневаться окончательно. К другим мужчинам я и не думал ревновать.

А потому, что так забавно дождаться, пока она примерит солнечные очки с розовыми бликами у киоска и написать сообщение: «Тебе идет, бери!» И смеяться, пока она вертит головой, разыскивая меня.

Так волнующе последовать за ней в торговый центр, прошпионить до бутика женского белья и, проскользнув за спиной бдительной продавщицы, нырнуть в кабинку для переодевания. И попасть в плен теплых объятий тонких рук и сладких губ:

— Я тебя почувствовала, коварный извращенец! — шепчет мне на ухо, пока я глажу пальцами тонкое кружево цвета топленого молока на персиковой коже.

— Да прям? Может быть, ты кого-то другого тут ждала? — щурюсь и изгибаю бровь.

— Ах так! — возмущается она и скрещивает руки на груди, отчего та становится выше и пышнее, и у меня начинают течь слюни, как у волка из мультика. — Тогда…

Но она не успевает сказать что-нибудь жестокое, я закрываю ей рот поцелуем, а потом — не только поцелуем.

Хорошо, что продавцы тут привычны и не к такому.

Так остро и горячо поймать ее на лестнице офисного центра, по которой она начинает спускаться, не дождавшись лифта и заволочь на закрытый обычно технический балкон. И там, на высоте, где апрельский ветер наших неизбежных перемен треплет ее волосы, затискать, заласкать, занежить до такой безумной одури, что мелодию мобильника в ее сумочке мы слышим далеко не сразу. Начальство интересуется, куда же пропала Дарья Денисовна, что за серьезные вопросы задержали ее аж на полтора часа.

И мы едва доживаем до конца рабочего дня, но уже не можем терпеть до дома, и я впервые в жизни занимаюсь любовью в машине — не так и плохо, кстати, не так и плохо… Хотя, наверное, тут важно — с кем.

Все шло слишком хорошо, а что чуйка вопила про подставу — так я никогда ее не слушал. Все решения я принимал только исходя из твердых фактов. Было — не было, вот виновные. Никакой этой вашей интуиции, предчувствиями по кредитам не заплатишь.

Проволочки и задержки в нашем бизнесе возникали регулярно — это часть работы, люди не роботы, хорошие поставщики любят поломаться как дебютантка на королевском балу, через границы заказы могут вообще месяцами ползти… Но в этот раз чувствовалось что-то нехорошее в упрямом нежелании посредника отдавать давно заказанные материалы.

Не было у него никаких объективных причин тормозить дела. И когда он по кругу требовал документы и счета, и когда отказывался беседовать с моими сотрудниками, и когда потребовал только личного моего присутствия, чтобы разобраться в проблеме.

Немедленного. Иначе весь груз возьмет в заложники и лучше утопит в реке все эти ящики с арматурой, чем передаст по честным, тысячу раз перепроверенным накладным нам.

Пока шли переговоры — серьезные, как будто мы Брексит обсуждали или образование Евросоюза, как минимум, — я ничего не говорил Даше. Незачем ее волновать. Еще оставалась надежда выкрутиться, а нет — так перенести встречу на несколько дней позже, чтобы я успел получить свое свидетельство о разводе, подать заявление на заключение брака и переселить свою невесту в ее будущий дом.

Но не сложилось.

— Даш, мне надо уехать.

С этих слов пришлось начать наше свидание за три дня до часа Х.

И сразу в теплых карих глазах плеснуло страхом. Таким застарелым и беспомощным, что я, не думая, шагнул к ней и заключил в объятия. Мы встретились недалеко от офиса, на полпути к квартире, улица была полупустая, но даже если бы мы стояли у фонтана на главной площади, я не смог бы ее не обнять сейчас.

— Тише, моя хорошая, тише… — я погладил ее по волосам, поцеловал в светлую макушку. — Ты чего. Это всего лишь командировка.

— Разве я что-то сказала?.. — попыталась храбриться она, но тонкие пальцы подрагивали, цепляясь за мою футболку. — Надо — значит, надо.

— Я вернусь быстрее, чем ты успеешь соскучиться, — пообещал я.

— Я уже соскучилась… — прошептала Даша, становясь на цыпочки и обнимая меня за шею так крепко, что на мгновение даже перехватило дыхание.

— Ну… значит, успеешь. Но я привезу тебе гостинцев всяких, сувениров, — я улыбался изо всех сил и говорил какую-то хрень. Гостинцы? Сувениры? Кусочек прокатной арматуры, да?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Придумаю что-нибудь.

— Пожалуйста… — она ничего не добавляла, только целовала и целовала меня солеными губами. — Пожалуйста…

Я придирчиво всмотрелся в ее лицо, но глаза были сухими — она не плакала. Но все равно чувствовалась соль на языке.

— В самом худшем случае я все брошу и вернусь в день развода. Обещаю. Ты ведь мне веришь?

— Верю… — и на этот раз в ее объятиях было куда меньше отчаяния.

— Вот и все. — Чмокнул ее в кончик носа и сел в машину. — Все, я помчался, Даш. Раньше сядешь — раньше выйдешь. Может быть, к завтрашнему дню обернусь, если все будет в порядке.

Но это было неправдой. Даже в самом лучшем раскладе я не успевал. И она покачала головой, показывая, что услышала мою ложь.

Снова поднялась на цыпочки — и я поцеловал ее напоследок как положено: долго, жарко, забыв о времени, так, чтобы огня этого поцелуя нам хватило на время разлуки.

Уже поворачивая за угол, я кинул последний взгляд назад и увидел, как Даша оборачивается, как будто ее кто-то окликнул.

Так она и запечатлелась в моем сердце — тоненькая, светлая, с широко распахнутыми глазами.

— Дарья!

Окрик не дал мне последний раз встретиться глазами с Богданом. Я обернулась — на углу стоял Виктор, и на лице его блуждала нехорошая, мрачная улыбка.

— Привет! — Я попыталась незаметно вытереть слезы и принять самый невинный вид.

Вдруг он не успел нас увидеть?

— Очень трогательная сцена прощания, я чуть не прослезился. — Он отлип от стены дома и подошел поближе.

Успел.