— Я в такую даль ехала.

— Сожалею.

— Может быть, вот что поможет, — говорит она. — Я могу сообщить вам подробности.

— Никакие подробности мне не нужны.

— Я знаю, что Энни в монастыре у Преданных. — Она беспомощно вздыхает. — Я только не знаю, в каком именно.

Он дожидается, когда она уйдет.

— Честно говоря, я не совсем понимаю, зачем она там. Я знаю только, что Ральф подписал договор с монастырем, и они забрали ее, а больше мне ничего не известно.

Через какое-то время он спрашивает:

— Она одна из близнецов?

— Она их старшая сестра. — Слава богу, он хотя бы что-то спросил. Может быть, ей поможет педагогический прием, который она про себя называет «честным обменом информацией». Марг будет все так же рассказывать ему то об одном, то о другом, и если в такой ситуации этот старый школьный прием сработает, то он рано или поздно не выдержит и что-нибудь ей расскажет в ответ. — В Чикаго Преданные обошлись со мной безобразно. Они не отвечали на мои вопросы. В Литл-Рок, штат Арканзас, мне сказали, что стоит попробовать съездить в Оклахома-Сити, а в Оклахома…

В Оклахома-Сити с ней даже не стали разговаривать. Они прислали новенькую по имени Долорес, чтобы та проводила ее к выходу.

— Ну пожалуйста. Я искала ее в Оклахоме и в Техасе, я съездила даже в Даллас, и…

— Мадам.

— И куда бы я ни приехала, меня отовсюду отправляют куда-то еще. Но сейчас у меня была карта, и я подумала, что на этот раз…

— Мадам, — мужчина в оранжевом комбинезоне не слушает ее. Просто ждет, когда она уйдет.

— Когда я сюда подъезжала, мне действительно казалось, что я нашла то, что искала. А теперь…

— Нет, вы ошиблись.

Не зная, что и делать, Марг отчаянно подбирает слова, чтобы как-то завершить свою речь и убедить его, но слов не находится. Жаль, что ей не удается сдержать вздохи, да и говорит она дрожащим голосом.

— Кажется, здесь ничего нет.

— Конечно нет, мадам. — Охранник вежливо добавляет: — Ну что же, ваше время истекло.

— Но я ведь только что вошла!

— На посетителей отводится не более пяти минут.

— Я не посетительница.

— Вы пришли, мы побеседовали, и я сказал все, что вам следует знать.

— Но как же Преданные Сестры? У меня же есть контракт. Я их клиент!

— Вы не наш клиент.

— Много вы в этом понимаете! — Человек в оранжевом комбинезоне достаточно высокого роста, но Марг, доведенная до отчаяния, гордо вскидывает голову. В конце концов, она мать. — Я должна знать, где мои дети!

— Что ж, мадам, желаю удачи.

— Мне нужно войти.

— У вас нет права.

— Я должна найти их!

— Поверьте, мадам, здесь нет детей.

— Если здесь нет детей, докажите это. Дайте мне самой в этом убедиться.

— Не могу. У вас нет пропуска.

— Но мне не нужен пропуск. Я…

— Без пропуска вы не войдете.

За все время, которое она провела в пути, Марг стала сильнее. Агрессивнее. Она, Марг О'Нил Аберкромби, пока что не вопит во весь голос, но, ей-богу, она способна и заорать.

— У меня же есть права!

— Мне придется попросить вас уйти.

— А мне придется спросить у вас: что вы здесь прячете?

Это оказывается уже слишком. Парень хватает ее за плечи с такой силой, что все ее тело почти скрипит. Он легонько трясет ее.

— А если вы не уйдете…

— Я ухожу.

— …мне придется помочь вам уйти.

— Я же сказала, что ухожу! — Он отпускает ее, и тут она замечает одну мелочь, из-за которой все сразу меняется. Застежки на оранжевом комбинезоне хромированные, размером с монетку в двадцать пять центов, и на каждой из них изображена эмблема. — Ой! — ее охватывает тоска по чему-то родному, и она восклицает: — Преподобный Эрл…

Охранник крепко хватает ее, разворачивает и ведет к машине.

— Простите, мадам. Здесь для вас ничего нет.

Запись в дневнике. Сильфания

Впервые с тех пор как я сюда попал, мне хорошо.

Преподобный Эрл в своих речах раскрывает три этапа, через которые нужно пройти: вина, покаяние и обращение, он доводит нас до неистовства, и его последователи, кто-то у себя дома, а кто-то здесь, падают перед ним ниц и верят ему, и пожертвования льются рекой.

Я пережил все три этапа, и, честно говоря, решил остановиться на чувстве вины.

Сейчас я испытываю сильнейшее чувство вины, и это классно. Сколько я голодал, ходил в строю и отжимался лежа, а теперь я грешу, и лучше этого ничего и не придумаешь. Сорок дней провел я в ржавом трейлере, вдали от круга сияющих избранных, которых так ценит Преподобный, сорок дней я делал то, что полагается, не ел, чего нельзя, изо всех сил старался «поступать правильно», чтобы подняться по ступеням спасения и оказаться в Послежирии, сорок унылых дней я вел праведную жизнь, а теперь сбился с пути, и, скажу вам, это чудесно.

Ночью я ложусь спать счастливым, потому что у меня появился свой секрет. Я поступаю нехорошо, меня не поймали, и никто не знает об этом. Забудьте о самопальных наркотиках и развлечениях «только для взрослых». Настоящее блаженство кроется в том, что есть у меня. В вопиющем обмане. В том, что я тайком поступаю дурно, и мне это сходит с рук. Ночью, когда я лежу в постели, мне вспоминаются восхитительные блюда, которые приносит моя изумительная подруга: пирожные с густой помадкой, горячие пироги с ягодами, мелко нарезанная жареная свинина… все это мы поглощаем вместе, пока спит вся Сильфания, и вместе с едой мы наслаждаемся чувством вины и предвкушаем нечто большее.

Моя любимая ухаживает за мной, угощая меня жареной уткой и горячими рождественскими пудингами, мы сблизились, предаваясь излишествам, и теперь мы связаны друг с другом. Мы ложимся рядом и объедаемся, а потом встаем, ждем следующего вечера и совершаем все то же самое снова. Но в счастливые моменты всегда следует помнить одну вещь, особенно если ты так счастлив, как мы сейчас. Ничто не может продолжаться вечно. Ничто и никогда.

В прошлое воскресенье ночью мы вместе устроились в парилке, и все было изумительно: она принесла пирожное с шоколадным муссом, русский белый шоколад, мороженое с орехом макадамия, филе копченого лосося и паштет. Неважно, с чего мы начали пир. В моей памяти сохранились ароматы блюд и ощущение близости наших теплых тел. Огонь внутри нас пылал все ярче с каждым новым лакомством. Я прикоснулся к ее измазанной щеке.

— Ты так и не сказала мне, как тебя зовут.