Она спрыгнула с кровати и поспешила взглянуть, кто он, этот всадник, властно вторгшийся в их сад, гарцующий среди клочковатых гераней и амарантов, уцелевших после недавней бури. Он сидел на самом великолепном из всех коней, каких она видела в жизни, – сером арабском скакуне. Жидкий лунный свет подчеркивал гордо выгнутую шею животного и лоснящийся круп и освещал его всадника – он сам был таким же великолепным животным.

Ей страшно хотелось увидеть их обоих ближе, и когда она вновь обрела дыхание, чтобы окликнуть Гейбриела, он привстал в стременах и перемахнул без всяких усилий через южную стену, так что у нее замерло сердце.

– Вы позер! – тихо воскликнула Элетея и увидела, как он слегка обернулся и помахал ей рукой, изображая галантного кавалера.

Он проехал легким галопом в сторону холмов, потом повернулся с легкостью, которой она позавидовала.

– Только не сломай шею этому великолепному животному, да и себе тоже, – прошептала она, отворачиваясь от окна.

Элетея сбежала вниз по лестнице в темноту и в сад, наполовину уверенная, что и всадник, и этот чистокровный конь снова исчезнут. Но Гейбриел ждал ее у стены, все еще сидя верхом на мускулистом арабе, который изящно поднял голову при ее неуклюжем появлении.

– Вы не одеты для прогулки верхом, – заметил Гейбриел, окинув ее взглядом, таким властным и тоскующим, что она чуть было не забыла, что поклялась жить без него.

Да, она не могла жить без него. Боль, которую причинил ей Джереми, – ничто по сравнению с болью, которую ей пришлось бы пережить, если бы Гейбриел не вернулся. Потому что ему она отдала себя по доброй воле, зная, что она теряет как женщина.

Гейбриел вернулся совсем не как джентльмен, но как темная неуправляемая сила, которую он всегда представлял собой, что было хорошо, поскольку и она считала себя скорее цыганкой, чем леди. Мятежный мальчик, который, как предсказывали ее родители, уведет ее с дороги всех добродетелей, почитаемых высшим обществом, если она не поостережется.

– Вы знаете, который теперь час? – спросила она.

Гейбриел усмехнулся:

– Нет. Разве слишком поздно, чтобы поехать покататься верхом?

Сердце у нее ныло от счастья при виде его, хотя ей ничего не стоило стереть с его лица эту греховную улыбку.

– В такой час? Вы сошли с ума. Только безумец…

– Или безумно влюбленный…

– …может мчаться галопом на таком… таком красивом коне.

– Он вам нравится. Хорошо. Это вам подарок к свадьбе. Мои кузены посоветовали купить вам бриллианты. Я уверил их, что вы предпочтете хорошую лошадь.

– Уверены в себе, да? – с вызовом спросила она, подняв к нему лицо.

– Вовсе нет. Но я хотел бы быть уверен в вас. – Он протянул руку в перчатке и схватил ее за запястье. Колени у нее подломились, но дух оставался крепким, несломленным. – Поедемте со мной.

Она рассмеялась, неопределенно и восторженно.

– Если нас кто-нибудь увидит…

– …он убедится, что слухи о том, что я похищаю девушек, правдивы. – Гейбриел наклонился и усадил ее перед собой.

Их тела очень удобно подошли друг другу на неоседланной спине жеребца.

Она повернулась к Гейбриелу, он обхватил ее руками, и смех ее замер.

– Я обещала вам, что скажу правду, когда мы в следующий раз будем вместе.

– Не нужно ни о чем волноваться, Элетея.

– Нет. Вы давно хотели ту девушку, какой я была.

– Я хочу вас такой, какая вы теперь, – спокойно сказал он.

– Вот как? Я не чиста. Я погибшая, обесчещенная – вся невинность, которую вы считаете такой очаровательной, погибла.

– Элетея.

– Когда-то я была чистой, теперь нет. Когда мы ласкали друг друга, я уже не была девственна.

Он поцеловал ее в шею.

– Я знаю.

Элетея оттолкнула его руку.

– Нет, вы не знаете. Вы не можете… разве только Одри вам рассказала? О, она действительно вам рассказала. – Голос ее дрогнул.

Гейбриел вздохнул. Воздух обжег ему легкие, чистый воздух, без примесей копоти или запаха мыловарни. Он не даст ей уйти, хотя она и извивалась, чтобы вырваться.

– Одри ничего мне не говорила.

Она выгнула шею, чтобы посмотреть на него.

– Значит, вы не знаете. Вы не понимаете, что произошло.

– Понимаю. Я встретил в Лондоне лорда Хазлетта после того, как вы уехали из дома вашего брата.

Элетея замерла и побледнела.

– Гай рассказал, что сделал его брат?

Гнев сжал ему горло, и он сглотнул. Жаль, что Джереми мертв, иначе он убил бы его. Жаль, что он не убил Гая, когда у него была такая возможность. Жаль, что у него не хватило духу остаться в Хелбурне, чтобы не заставлять ее снова страдать.

– Проклятие! – воскликнул он грубо. – Я желал вас не из-за вашей чистоты.

– Да? – Она опустила голову ему на плечо. Ее темные локоны упали ему на колени. – Вы говорите это не в первый раз.

Он кашлянул.

– Только потому, что я считал, что вам понравится, что я… ну, что я не влекусь к нечистоте, как утверждает моя репутация.

– Одри была добра ко мне в ту ночь, когда это случилось.

Ему стало тошно, стыдно при воспоминании о тех выводах, которые он сделал.

– Жаль, я не знал этого.

– Я не могла вам сказать, – проговорила она, легонько вздохнув.

– Почему же?

– Вы смотрели на меня так, словно я всю жизнь стояла на пьедестале.

Он крепко обнял ее и пришпорил коня. Араб стал на дыбы.

– Вы видели меня когда-то у позорного столба, и если я тогда поставил вас на пьедестал, то ничто из случившегося с вами не способно умалить вас в моих глазах.

Элетея затаила дыхание, когда Гейбриел почти втащил ее наверх по потрескивающей лестнице Хелбурн-Холла.

– Что это было? Что-то пролетело у меня над головой! – шепотом спросила она.

– Я ничего не видел. – Гейбриел рассмеялся. – Это могла быть летучая мышь или пуля. Нет, это была не пуля. Все слуги к этому часу напиваются и крепко спят.

– Летучие мыши? – переспросила она, и голос ее эхом отдался от стен. – А я-то думала, что это только слухи. Я знала, что это не дом, а позорище, но – летучие мыши…

– Владелец, насколько мне известно, еще хуже. – Он увлек ее к балюстраде, его крепкое тело возвышалось над ней. – Я бы сказал, что и ему, и его дому очень нужна хозяйка.