Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И Гувер выкрикивает:
– Действительно, кто?
Тупые дружки Гувера начинают хихикать, а мистер Гупта делает им замечание:
– Парни, прошу вас.
Дама продолжает:
– Но зачем нам помнить, какой история была, если вместо этого вы можете испытать, какова история сейчас? Благодаря образцам ДНК дальних потомков президентов нам в исследовательской лаборатории «ФилдингКорп» удалось воссоздать с точностью до восьмидесяти восьми процентов настоящий генетический материал отцов нации. Благодаря данным ДНК и самому мощному 4D-принтеру в мире нам удалось сделать подарок парку, не облагаемый налогом, – это Вадж’м Мадж’вхт. Скажи привет, Вадж’м!
Она дергает за цепь, и чудовище издает жалобный гортанный вой.
– Вадж’м Мадж’вхт – идеальная генетическая комбинация первых десяти президентов, – гордо объявляет мистер Гупта.
– ВАДЖ’М МАДЖ’ВХТ! – повторяет дама. – Вашингтон! Адамс! Джефферсон!.. И остальные!
Мистер Гупта продолжает:
– Да, не просто ряженые мужики. Я имею в виду, что этот парень – и есть настоящие президенты. О нет, его тошнит.
Разумеется, теперь это существо заблевывает весь пол – просто-таки поливает комнату, как из пожарного шланга, какими-то ошметками. И часть меня хочет скрасить неловкость момента, спросив монстра, что он думает о новом альбоме Дрейка, но я знаю, что, наверное, не стоит этого делать при белой даме.
Она гладит его по всклокоченным волосам и говорит:
– Все в порядке. Это естественно. Люди так делают, Вадж’м. Это естественно.
Мистер Гупта:
– Пожалуйста, не обращайте внимания на рвоту. Как только мы найдем способ помочь ему контролировать рвотные позывы, Вадж’м Мадж’вхт станет любимцем детей и посетителей парка всех возрастов!
На этом собрание заканчивается.
Во вторник утром я спрашиваю Эмику из Гардероба, видела ли она последнее нововведение парка.
– Видела, – говорит она. – Как думаешь, кто сделал для него костюм?
Я сразу же понимаю всю глупость своего вопроса. Конечно, Эмика об этом знает, ведь Гардероб так близок к офису мистера Гупты и вплотную примыкает к Особому Кабинету, Куда Никому Нельзя.
Она застегивает молнию на моем костюме, и я спрашиваю:
– Что о нем думаешь?
– Думаю, это довольно клево, – пожимает плечами она. – Наука и все такое.
А я такой:
– Ага, понимаю, я, конечно же, это понимаю, но по мне это, типа, может, сбавишь обороты немного, Наука? А? У тебя что, горит, Наука?
А она:
– Ага, не, я это тоже понимаю. Хотя мне нравятся глаза.
– Глаза?
– Ну, глаза Вадж’ма. Ты их видел?
И я должен признаться, что не так уж много времени потратил на изучение глаз блюющего монстра.
– В них так много души, – говорит она. – Эти глаза многое повидали. Десять президентов, верно?
А я такой:
– Так нам сказали.
Эмика задумывается:
– Десять мужчин в теле одного; думаю, там много чего происходит, ну, когда его не тошнит.
А я говорю:
– Пожалуй, да, все же люди разные.
А она одаривает меня чудной улыбкой и говорит:
– Пожалуй.
Что мне нравится в Эмике, так это то, что она все видит как будто под особым углом, прям как сейчас. Например, может сказать, что Вадж’м Мадж’вхт не просто монстр, а десять мужчин в теле одного, а в глазах видно глубокую душу. Это забавно, а еще довольно мило. Я не разбираюсь в науке монстростроения, поэтому не знаю, действительно ли это так, но, как я и сказал, это интересный взгляд на ситуацию.
Бенджамин Гаррисон заскакивает ко мне после обеда, и я пересказываю ему мысль Эмики, что Вадж’м – это десять мужчин в теле одного и все такое, и Гаррисон находит это очень смешным.
– Слушай, чувак, – говорит он. – Я все утро провел на Площади Отцов-Основателей и могу тебе сказать, что этот парень даже за одного не работает.
А я:
– Правда?
А он:
– Чувака привязали к столбу как тетербол[25]. Он просто сидит и лупит палкой по земле. И время от времени разражается какой-нибудь фразой, например «Непоборимая блажь ультиматизма», но в основном он вроде как хрюкает и заваливается на землю.
А я:
– Звучит, будто ученые переборщили с Джеймсом Монро.
А Гаррисон такой:
– Ха-ха.
Тем временем Рамоне нужно в больницу, чтобы получить результаты анализов крови, и мама хочет, чтобы я пошел с ней, на случай, если новости будут не очень. Это в четверг, а это худший день, чтобы пропускать работу, потому что в четверг больше всего экскурсий.
Я пытаюсь сказать маме:
– Дела на работе идут как-то странно. Сейчас не лучшее время, чтобы просить выходной.
И она такая:
– Извини, что твоя сестра так не вовремя заболела; так эгоистично с ее стороны, да?
А я:
– Зачем мне идти? Если новости плохие, что я смогу сделать?
А мама:
– Рамона должна знать, что ты рядом.
А я:
– Я рядом, когда хожу на работу, благодаря которой мы оплачиваем квартиру и больничные счета.
А мама:
– Ты можешь хотя бы спросить?
И вот я, как дурак, сижу под дверью офиса мистера Гупты в среду вечером и жду, когда он закончит очередное собрание. Я сижу на одном из тех потертых стульев, что он держит в приемной, и слышу сквозь стену, как он кричит:
– Люди спрашивают: а где Вашингтон? А где Эндрю Джексон? Они не слишком довольны вашим… симулякром-основателем.
Я слышу, как белая дама говорит:
– Хорошо, спасибо за ваш отзыв, я приму его к сведению. Действительно, мы были слишком уверены в нашей пилотной программе. По всей видимости, мы слишком давим на гибрид, когда хотим, чтобы он транслировал весь шарм парней вроде Вашингтона, Джексона и всех прочих.
И мистер Гупта такой:
– Я хочу отметить, что это наши самые популярные президенты.
А она:
– Так, а что, если вы наймете обратно десять уволенных сотрудников, а мы дадим вам новый гибрид, который заменит ваших самых непопулярных ребят? Вы ничем особо не рискуете, а у нас будет возможность проработать все недостатки.
А мистер Гупта:
– Честно говоря, я уже подостыл к идее клонировать десять президентов и сделать из них одного. Может, нам просто остановиться на парнях в костюмах.
А белая дама:
– Мистер Гупта, я очень удивлена и разочарована слышать от вас такое. Вы разве не помните о соглашении, подписанном вашим начальством с «ФилдингКорп»? Оно дает нам долю в бизнесе парка, чтобы мы могли заниматься здесь бета-тестированием новых биотехнологий. Мне бы очень не хотелось тащить вас в суд из-за всего этого, особенно учитывая, что все в нашем фонде еще твердо верят