— Если я правильно расшифровал послание профессора, то всего и надо — навести прибор на аномалию во время начала выброса.

— Какой прибор?

— Что-то лазерное, я не сильно вникал. Принцип его работы в том, чтобы направить луч определенной частоты в аномалию, которая расположена прямо над точкой входа непосредственно в начале выброса. А почему это работает — спросишь у Титаренко лично.

— Это точно работает? А то наобещаешь, а как дойдет до дела, снова отмазываться начнешь.

— Один раз, как ни странно, это сработало.

— Этот прибор у тебя?

— Нет.

— А?..

— Не дергайся, побереги нервишки. Он у Маши на шее висит и, похоже, именно из-за него на нас охотятся.

— Откуда ты знаешь про прибор? — Маша побледнела.

— Не бойся, ребенок, если бы я был заодно с тем консьержем, то давно бы забрал его у тебя. У меня для этого было миллион возможностей. Ты же сама мне письмо зачитывала. А два плюс два я складывать умею. Кстати, пора бы уже кулон достать, а вам всем, — он обратился к остальным, — собрать рюкзаки и проверить оружие.

Пока сталкеры собирали вещи, Мотя достал свой наладонник и нацепил на запястье. Активировать его он пока не спешил — если их пасут, а пасут их бесспорно, то успеют засечь ПДА и напасть. До выброса подождет. Детектор аномалий он сунул в безразмерный карман древнего поношенного пыльника, нацепил гарнитуру и перевязал бандану.

— Я пойду первым, за мной идут Сюр и Боцман, за ними сразу Маша, а Семеныч замыкающим. Вперед меня не лезть ни при каких обстоятельствах! Если видите что-то странное — сперва стреляйте по нему, а потом уже спрашивайте документы.

Отряд в полной готовности сидел на корточках полукругом перед Мотей, все сосредоточенные, автоматы наизготовку, только Маша вместо оружия держала в руках кулон.

Дождь резко прекратился. Потемнело, но молнии сверкали почти беспрерывно, так что жаловаться на недостаточную видимость не приходилось. Грохот стоял, как на танковом полигоне во время дивизионных учений. На лицах спутников читался страх, и лишь Мотя никак не проявлял своих эмоций. Он ждал.

Небо, та часть, которую можно было наблюдать из-под густой листвы, стало наливаться красным, а сквозь раскаты грома начал прорываться, постепенно нарастая, звук работающего пресса. Слишком большого пресса. Его ритмичные удары перекрывали громовую канонаду, оглушая и отдаваясь эхом в каждой клеточке тела. Набат становился все громче, заставляя сердца сталкеров биться с ним в такт, молнии сверкали все реже, а небо сделалось багряным. Когда на грани слышимости появился противный писк, от которого по коже пошли мурашки, Мотя включил ПДА, удостоверился, что путь свободен, и дал команду выдвигаться.

Красное небо преобразило Зону, окрасив багрянцем деревья, траву, дома и заборы. В таком освещении комфортно мог бы чувствовать себя только какой-нибудь фотограф-ретроград, из принципа в век цифры снимающий на пленку и печатающий фотографии в домашней лаборатории. Но поскольку никто из отряда не увлекался даже цифровой фотографией, то на них трава и деревья кроваво-красного оттенка производили удручающее впечатление. Тени практически исчезли, что придавало предметам совершенно нереальный вид и мешало людям привычно оценивать расстояния и формы.

Быстро преодолев небольшой открытый дворик, сталкеры забрались в здание через крайнее левое окно. Свет в дом почти не проникал, и Моте пришлось включить тактический фонарь и им освещать себе дорогу. Теперь надо было правильно сориентироваться, времени на поиски у них не было. Если верить письму профессора, то надо было идти на второй этаж. Лестница находилась слева от главного входа в конце коридора. Не мешкая, Мотя осторожно открыл дверь комнаты и тут же обнаружил растяжку.

— Тут на пороге сюрприз, — предупредил он товарищей, — проведите Машу, да смотрите, чтоб аккуратно, а я вперед.

В несколько перебежек добравшись до лестницы, Мотя взбежал на второй этаж и осмотрелся. Тонкая цепочка следов, пересекавшая довольно просторный зал и уходившая в дверь дальней стены, явно указывала на то, что тут их не ждут. Отпечатки обуви трех человек и колес тележки уже успело хорошенько присыпать пылью, а свежих видно не было. Видимо, преследователи не знали, каким образом ушел Титаренко, и не сообразили проверить дом. Как это глупо с их стороны! Значит, и растяжка не их рук дело.

— Сюр, тут чисто, бегом ко мне, — скомандовал он в гарнитуру. — Маша, включай прибор.

Выброс набирал силу. Мерзкий раздражающий писк резал по ушам, кровь стучала в висках и ломило в затылке. Выброс обволакивал, мягко, но настойчиво выдавливая из тела жизнь. Кровь вскипала в венах, грудь будто стягивало ремнями, а содержимое желудка пыталось вырваться наружу.

Пройдя по следам в следующий зал, он ничего не увидел, кроме грязных стен с выцветшими обоями и мусора на полу. Дальше хода не было, в зале была всего одна дверь — та, через которую зашел Мотя. Неужели ошибся? Он извлек из кармана детектор и покрутился. Ничего. Экран прибора был пуст. Это конец — либо погибать тут, под выбросом, либо сломя голову лететь в подвал на стволы «монолитовцев», и неизвестно еще, что хуже. У Моти от страха задрожали колени, а из горла непроизвольно вырвался вой, более напоминавший скулеж побитой дворняги. Добегался, голубчик. И завещания не оставил. Мотя стоял посередине темного зала, опустив руки, и впервые в жизни не представлял, что делать.

Сзади послышался топот, и в комнату вбежал Сюр, а за ним все остальные. Бледные, с трясущимися руками, глаза вот-вот выпрыгнут из глазниц.

— Где? — прохрипел, задыхаясь, Боцман.

— Там. — Мотя обреченно показал пальцем в угол, где стояла древняя тумбочка с какими-то журналами на ней. — Должен быть там.

— Там же нет ничо!

Мотя только и смог, что пожать плечами в ответ.

— Делай что-нибудь, что стоишь? — Боцман схватил Мотю за грудки. — Ты нас сюда затащил, скотина!

Резкий толчок сотряс дом, едва не повалив людей. Яркая огненно-оранжевая вспышка полоснула по небу, осветив через окна все углы.

— Смотрите! — Дима показывал рукой на угол. — Там что-то есть!

Мотя резко обернулся и успел заметить какое-то марево прямо над тумбочкой.

— Маша, наводи луч! — заорал он и полез в карман за гайками.

Перепуганная Маша еле справилась с дрожью в непослушных руках и направила бирюзовый луч чуть выше тумбочки, где тут же расцвел радугой причудливый полупрозрачный бутон. Есть! Мотя завопил бы от радости, если бы не резкая боль, парализовавшая на мгновение легкие. Согнувшись пополам, он все же умудрился зашвырнуть гайку в центр аномалии. Та тускло блеснула гранями и исчезла, будто растворилась.

— Я первый, — простонал Мотя, — если меня не расплющит и не разорвет, через пять секунд ныряйте за мной.

Еле передвигая ноги, он доковылял до тумбочки, с трудом на нее взобрался и провалился боком в цветок. Сюр взял из рук Маши прибор и подтолкнул ее в спину.