Безразличие… Наверное, именно так следовало себя вести три года назад, когда этот наглец спросил мнения Уэллса по поводу написанного им романчика. Как, вероятно, кто-то из читателей помнит, в те времена Мюррей был еще не знаменитым Властелином времени, а просто начинающим писателем с большим гонором и небольшим талантом. Он мечтал получить одобрение того, кого почитал лучшим английским романистом. И Уэллс, по правде сказать, вполне мог отделаться парой пустых, но любезных фраз. Однако он предпочел быть, что называется, искренним, и не только потому, что ради кичливого толстяка не стоило тратить сил на притворство, а потому, что весь вид Мюррея требовал, чтобы кто-то преподал ему урок, щелкнув по носу. Трудно было побороть соблазн и не воспользоваться случаем. Уэллс им воспользовался, честно высказав Мюррею свое мнение, и сделал это излишне сурово. Короче, Уэллс бросил несчастному новичку вызов, позднее втянувший обоих в нелепую и долгую вражду.

Роман Мюррея представлял собой крайне беспомощное сочинение научно-фантастического толка. Он изобразил далекий двухтысячный год, когда автоматы захватили власть на Земле и только маленький отряд во главе с отважным капитаном Шеклтоном рискнул вступить с ними в борьбу. Сюжет был бредовым, и это позволило Уэллсу, разобрав его по косточкам, заявить, что такое будущее “неправдоподобно”, а следовательно, роман глуп и не заслуживает внимания. По словам Уэллса, воображение – дар, который должен служить только правде. Любой идиот способен напридумывать кучу неправдоподобных вещей, и только настоящие гении способны увидеть в реальности ее бесконечные возможности. Но молодой автор, вне всякого сомнения, не из числа последних. Полученная выволочка возмутила Мюррея, он ушел, пригрозив, что скоро весь Лондон поверит в реальность его выдумки, а этого не добиться ни одному, даже самому искушенному, писателю.

Несколько месяцев спустя агентство “Путешествия во времени Мюррея” распахнуло свои двери, чтобы доставлять жителей девятнадцатого века в будущее, в то будущее, которое, к изумлению Уэллса, было в точности таким, каким Мюррей изобразил его в своем романе, раздраконенном Уэллсом.

И целых два года знаменитый автор терпел унижения, регулярно получая приглашение принять участие в экспедициях, которые устраивал в неправдоподобное будущее Мюррей, становившийся все богаче, все сильнее и, если принять во внимание слухи, ходившие в портовых кабаках, все опаснее. Но потом Властелин времени вдруг решил инсценировать собственную гибель. Уэллс наконец-то вздохнул спокойно и попытался отнестись ко всей истории как к дурному сну.

И вот, когда он почти свыкся с новой ситуацией, пришло это смешное письмо. Он не ответил на него, но и не выбросил. Письмо было слишком красивым. Иногда писатель тайком извлекал его из книги, где нашел ему место, и с наслаждением перечитывал строки, в которых Мюррей признавал полное превосходство Уэллса над собой. И хотя Джордж никогда не ставил сего факта под сомнение, ему было весьма лестно, что Мюррей собственноручно об этом написал.

В последний раз он перечитывал письмо как раз нынешним утром, когда истекал срок, назначенный Мюррею любимой девушкой. Ставя чайник на огонь, Уэллс вообразил, какие чувства испытает сейчас Мюррей, ведь он убедился, что даже все его деньги не помогли воспроизвести нашествие марсиан и что есть все-таки на свете вещи, которые ему не по зубам. Такие мысли успокаивали и тешили писателя, поскольку, полагал он, именно воображение было тем высшим даром, что поднимает человека над животными, открывает ему врата знаний, эволюции и прогресса, а следовательно, надо ограждать царство воображения от грубых имитаторов, бесталанных нахалов, торгашей, пожелавших на нем нажиться, и особенно от влюбленных, готовых выставить себя на посмешище.

В тот самый миг агент Клейтон и постучался к нему в дверь, чтобы сообщить: на пастбище Хорселла приземлился марсианский цилиндр. И писатель, кляня на чем свет стоит не пожелавшего признать поражение Мюррея, сел в экипаж агента. А что ему оставалось делать? В конце концов, раз в Хорселле появился такой же цилиндр, какой он описал в “Войне миров”, выглядела вполне логичной настоятельная просьба Скотленд-Ярда прибыть на место происшествия. Куда менее логичным Уэллс счел то, что агент вроде бы не исключал реальности марсианского нашествия, возможно, самим Уэллсом и спровоцированного. Писатель показал ему письмо Мюррея, чтобы Клейтон удостоверился, что все это было не более чем шуткой бывшего Властелина времени, очень склонного к подобному юмору. Агент взял письмо и спрятал в карман. Он прекрасно понимал, что теперь вся история представала совершенно в ином свете, но работа специального подразделения Скотленд-Ярда состояла именно в том, чтобы перетасовывать любые возможности, а значит, нельзя было исключить, что это сам Уэллс написал письмо с целью запутать следствие и взвалить вину на покойника. Выслушав столь безумную версию, писатель буквально онемел, и остаток пути они проделали в тяжелом молчании.

– Какая нелепость – подозревать, будто я каким-то образом связан с марсианами, и только на том основании, что в своем романе описал их вторжение! – воскликнул он наконец, не в силах и дальше сдерживать возмущение.

– Не большая нелепость, чем поверить, будто кто-то воспроизводит марсианское нашествие, чтобы завоевать сердце дамы, – отрубил агент.

Ладно, подумал Уэллс, отводя глаза от дымящейся шляпы Мюррея, и бросил исполненный торжества взгляд на агента. Вот ведь, и на самом деле оказалось, что кто-то и впрямь совершил все это именно для того, чтобы завоевать сердце дамы. И теперь Клейтону придется извиниться перед писателем. Однако агент, судя по всему, извиняться не собирался.

– Значит, Властелин времени жив… – вдруг заключил он, как будто сам Уэллс за время пути раз сто не повторил ему это.

Писатель закатил глаза и воздел руки, словно рассчитывая, что на них сядет парочка голубей. Да, Гиллиам Мюррей и не думал умирать. И сейчас он собственной персоной приземлился на воздушном шаре, хотя мало кто узнал бы его в этом сильно похудевшем мужчине с рыжеватой бородкой – и тем более в клоунском наряде. Только глаза, глаза коварного зверя, в которых, словно в шляпе фокусника, могло таиться все что угодно, оставались прежними. Уэллс почувствовал, как в душе у него вскипает былая ненависть. Опять этот Мюррей! На сей раз он насмеялся над Уэллсом, превратив его последний роман в пошлое цирковое представление. В результате писатель был вынужден уехать из дома, не допив чашки чаю. И вот теперь он стоит здесь, выпачкав грязью ботинки, в орущей толпе и смотрит отвратительный спектакль. Значит, его снова вовлекла в дикую историю магнетическая сила человека, который умел подчинить себе все, что попадалось ему на пути. К тому же Уэллсу пришлось защищаться от обвинений в шпионаже и предательстве планетарного масштаба. Неужто он никогда не избавится от Мюррея?

– Интересно, весьма интересно, – услышал он голос размышляющего вслух Клейтона. – Воскрешение мистера Мюррея пришлось как нельзя кстати. Во всяком случае, у меня возникло желание задать ему кое-какие вопросы про его фирму, и эти вопросы, вне всякого сомнения, до сих пор не потеряли актуальности. Вернее, я давно хотел задать ему кучу вопросов и теперь добавлю к ним несколько новых.