litbaza книги онлайнСовременная прозаМаленькие радости Элоизы - Кристиана Барош

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 46 47 48 49 50 51 52 53 54 ... 87
Перейти на страницу:

Телефон, соединявший шлюзы, работал, когда ему хотелось, а в такие моменты это не всегда ему удавалось! Лучше было на него не рассчитывать. Так вот, когда показывалась идущая вверх баржа, один из мальчишек смотрителя шлюза вскакивал в седло и мчался, как ненормальный, предупредить парня из карьеров, чтобы тот не буксировал баржу.

Я ходила в школу вместе с мальчишками со шлюза, с ними было куда интереснее, чем с девчонками в розовых бантах, которых Камилла то и дело мне навязывала в подруги, и когда папаша Фуина посылал меня вдогонку: «Скажи там, что у нижних ворот появились еще три баржи», я гордилась собой — качу так же быстро, как его парни, и мне так же доверяют, как им!

В воскресенье смотритель никого через шлюз не пропускал. Баржи располагались вдоль величественного изгиба реки и, как люди, устраивали себе выходной. Женщины обменивались новостями, мужчины — почти все они были в годах — только вздыхали, думая о своих сыновьях, запертых в концентрационных лагерях для военных или прячущихся по окрестным лесам и холмам, чтобы не угнали на работу в Германию. Дети — маленькие «моряки дальнего плавания» на отдыхе — играли, как играют все дети в мире.

Мы с мамой долго смотрели, как зеленая вода пробирается сквозь большие деревянные ворота, укрепленные стальными пластинами. Неподалеку от нас кипел водоворот, попавшая в него щука кружила в медленном вальсе и, вращаясь, показывала белое брюшко. Время от времени она выскакивала из воды, хватала под ивами уклеек, потом продолжала плясать в воде. Это было так просто, так… нет, достаточно сказать «просто».

Мама заговорила тихим голосом, короткими, резкими фразами. «Слова, которые твердят сорок лет, теряют вес, — говорила она, — их смысл расплывается, понимаешь? И потом, что, черт возьми, означает это „знать бы мне раньше“? Время — не баржа, вплывающая в шлюз! Когда прошлое силой вламывается в настоящее, девочка моя, будущего не жди. И это справедливо для всех, слышишь, и для стариков тоже! Эти двое отравили себе существование, без конца пережевывая одно и то же и не переваривая его, как жвачные животные, у которых что-то разладилось в организме. Элоиза, запомни раз и навсегда: все проходит! А если не проходит — беги, меняй жизнь, гони того, кто тебе ее отравляет».

— Вы с папой тоже не такая уж сладкая парочка, — пробормотала я. — Тем не менее, вы все еще женаты.

— Это тебе так кажется, — ответила она, испепелив меня взглядом. — И потом, у меня, пропади все пропадом, есть и другая жизнь, не только та, что известна всем!

Я отвернулась. Я уже догадывалась о ее «другой жизни», сомневалась и в папиной верности! Правду сказать, я вообще во всем сомневалась, и у меня были свои соображения насчет «удачных» браков. Если по деревне, где живет шестьсот душ (считая собак), катит на велосипеде ловить рыбу — не взяв удочки — в пух и прах разряженный парень, он явно собрался на свидание, это ясно всем и каждому, даже воспитанницам католического приюта. Что тогда говорить обо мне, я-то ходила в коммунальную школу!

Мы с мамой сошли с мостика, откуда до головокружения смотрели на падающую каскадами воду, и укрылись в тени деревьев. Мама подобрала два кривобоких, зеленых, вяжущих язык яблока. Откусишь в первый раз — десны сводит, а потом так быстро привыкаешь, что ничего другого не хочется. Рядом с этим любой шафран или анисовка покажутся пресными!

Мама протянула мне второе яблоко, еще кислее того. Откусив его, я поежилась: сок вязал рот, почти сразу превращаясь в чистейшее наслаждение. В тот день я едва не постигла истину, которая тут же улетучилась. Сейчас, став на тридцать пять лет старше, я знаю, что самые изысканные удовольствия доставляет нечто посредственное, если приготовить его с умом!

Мама смотрела на меня:

— Когда тебе попадается червивый орех, что ты с ним делаешь?

— Выбрасываю.

Она засмеялась:

— Вот и в жизни все точно так же! Камилла-с-Полем варят варенье из того, что все остальные бросают в помойное ведро! И, поскольку это тянется уже больше сорока лет, я думаю, они получают от этого удовольствие. У каждого свои фокусы, девочка моя! Может быть, червяк в яблоке тоже вкусный, и за доказательствами далеко ходить не надо! Ест же бабушка белую черешню, а она всегда червивая, это все знают!

— Зато красную не покупает, а она стоит дороже.

Мы шли, не останавливаясь, нам было весело. Я молча отдавала ей семечки, она зубами сдирала с них коричневую кожицу, сплевывала ее в канал и искоса, задорно и вместе с тем смущенно поглядывала на меня. Мне плеваться не разрешалось.

Когда мы дошли до конца канала, я стала ныть: «Хватит с меня, дальше не пойду», — а велосипеды остались на откосе у шлюза.

Смотритель шлюза, удивший рыбу как раз под нами, смеясь, вскочил на ноги:

— Не часто вас здесь увидишь, мадам Дестрад!

Она спросила, не собирается ли он возвращаться домой:

— Так не могли бы вы взять к себе в лодку мою дочку, она слишком устала и пешком не дойдет, я-то еще ничего…

Он усадил в лодку нас обеих, попытавшись маму при этом ухватить, но она с улыбкой отклонилась. Потом принялся грести, а мы тесно прижались одна к другой. Вместе с темнотой по чистому синему небу растеклась сырая прохлада, и река, проглотив где-то у горизонта огромный яичный желток, отплевывалась туманом над Сен-Жилем. Образ принадлежит папаше Фуина. Я видела только красивое серо-золотое облако, которое появилось внезапно и почти сразу погасло. Солнечный ветер, благоухающий бриз, покачал лодку и улегся. Осенние сумерки проворно обвели деревья призрачными контурами, рождавшими предчувствие зимы.

Смотритель шлюза ласково смотрел на нас:

— Ну, как дела с велосипедом, мадам Дестрад? — Вся деревня, каждый из местных жителей хоть раз да видел, как моя мама трогается с места, переступая на педалях, словно танцует румбу! — Нелегко вам будет в темноте лезть вверх по склону, надеюсь, фонари у вас работают.

Они работали. И мы отъехали, наслушавшись перед тем любезностей, и благодарностей, и всяких хороших слов: «Мои парнишки любят вашу девочку». Его раскатистый смех еще какое-то время нас провожал. Мама тихонько посмеивалась, а меня охватили гордость и смущение. Мне кажется, я уже тогда знала, что ждет слишком решительных женщин, «настоящие» мужчины не терпят конкуренции. Правда, речь тут уже о других играх.

— Меня-то решительные женщины никогда не смущали, — прошептал Ганс.

Элоиза, судорожно вздохнув, поцеловала его и продолжала говорить:

— …Мама с наступлением ночи начинала нервничать, а меня темнота всегда успокаивала. Мама спросила, не страшно ли мне. А чего мне было бояться?

Бояться собственной тени или теней вообще, бояться себя или других, бояться темноты непонятных чувств. Мамин ответ на вопрос насчет папы был не более приемлем, чем надоевшая песня стариков; Элен это знала и больше ничего не прибавила.

Дома нам никто ничего не сказал, потому что каждый дулся в своем уголке. Папа вроде бы спал в шезлонге и похрапывал, должно быть, накачавшись четырнадцатиградусным изделием Равина, который разбавлял местную кислятину алжирским вином! Старики напевали, Поль в мастерской, Камилла в кухне, — про то, как неплохо вздремнуть под боком у белокурой девчонки… На самом-то деле незачем было сорок лет тому назад засовывать их в одну постель, нм больше подошло бы дружить. Да только вот оно как вышло! Ему хотелось иметь детей, а ей — надеть кольцо на палец.

1 ... 46 47 48 49 50 51 52 53 54 ... 87
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?