служить торжественную панихиду по царевичу Дмитрию, якобы ожившему: «устави царь Борис благоверному царевичу и великому князю Дмитрею Ивановичю велегласно всегда в Соборной церкви вечную память кликати»[272]. Лжедмитрий понимался «непогребенным мертвецом»[273], восставшим по грехам нашим. Годунов ощущал свою вину. Как писал голландец Масса, Борис «почти лишился рассудка и не знал, верить ли ему, что Димитрий жив или что он умер, так был расстроен его ум»[274]. Царь страдал и переживал, дух сомнений изгрыз его сердце, которое отключилось в самый неподходящий момент.

Затем началась содомия и потоп. Супруге и сыну Борисовым присягать никто не захотел, армия перешла на сторону Самозванца, и тот без боя занял столицу. 20 июня 1605 г. Лжедмитрий вступил в Москву. Его въезду в православный град сопутствовала буря, замеченная современниками:

«Как только Димитрий въехал по наплавному мосту, проложенному через Москву-реку, в Водяные ворота, поднялся сильный вихрь и, хотя в остальном стояла хорошая, ясная погода, ветер так сильно погнал песок и пыль на народ, что невозможно было открыть глаза»[275].

В Пскове потом вспоминали о солнечных и лунных затмениях[276]. Природа отреагировала на дьявольскую перемогу.

Говорили о множественных нарушениях ритуала, как при принятии царства, так позднее при венчании с Мариной Мнишек. Это, возможно, отдельная тема надругательств, которым подверг лжецарь церковные каноны. Он изощренно глумился над ними – соблюдая формально, подтачивая суть. Его жена перед свадьбой даже причастия не приняла – фактически осталась паписткой, над которой правоверный патриарх святое слово произносил. Впрочем, самозванец был явно силен в церковной риторике, свои воззвания он составлял с оглядкой на порядок, чтоб сразу никто не догадался. Сейчас кажется, что не так и долго продержался колдун на троне – менее года! Но каков духовный ущерб! Как могли так долго его не замечать?! Не слушали патриарха, сгубили царя-помазанника, ослепли от лживых маскарадов.

А Лжедмитрий любил переодевания – «переряжевания». Он появлялся перед москвичами в польском кафтане и лаковых сапожках, эпатируя вседозволенностью. На празднование свадьбы с иноземкой даже заказал маски, желая устроить настоящий карнавал. Одна из этих дьявольских личин впоследствии украсила его труп, выброшенный на Красной площади.

Он публично играл двусмыслицами, допуская «чернокнижное» прочтение. Сейчас в его забавах легко разглядеть глумление и связь с антиисповеданием, а тогда почему-то терпели. При этом иностранцы – даже из числа симпатизировавших – признавали его интерес к магии и астрологии, наличие чародейских способностей и пристрастие ворожбе[277]. Вроде не скрывал, но мало кто видел.

Дело закончилось тем, что он построил «Ад» – якобы потешный вертеп на Москве-реке, образа демонического, с зубами, когтями и челюстями бряцающими, из которого вырывалось пламя, а иногда выпрыгивали ряженые черти и поливали окружающих смолой.

«И сотвори[л]себе в маловременней сей жизни потеху, а в будущий век знамение превечного своего домовища, его же в Российском государстве, ни во иных, кроме подземного, никто его на земле [не] виде[л]: ад превелик зело, имеющ[ий] у себе три главы. И содела обоюду челюстей его от меди бряцало велие: егда же разверзет челюсти своя, и извну его яко пламя престоящим ту является, и велие бряцание исходит из гортани его; зубы же ему имеющу осклаблены, и ногты яко готовы на ухапление, и изо ушию его яко же пламень распалавшуся. И постави его проклятый он прямо себе на Москве-реце себе во обличение»[278].

Другой источник добавляет, что он разместил там также «великий котел со смолою»[279]. А голландец Масса, привыкший к европейским театральным мистериям, описал сооружение как мобильную крепость, предназначенную для войны с татарами и выделявшуюся лишь агрессивной окраской с вратами ада[280]. В Москве, конечно, хорошо знали, что такое гуляй-город, и часто использовали его в войнах, а потому сложно представить, что они не отличили военную хитрость от сатанинской храмины. И если она была предметом потехи для Самозванца, который сам ее посещал и резвился непотребно, то это ничуть не умаляет ее инфернального значения – дьявольские ритуалы мы знать не должны.

Эта контаминация игрища и ада стала апогеем глумлений лжецаря. Люди не выдержали. Богохранимый народ московский душой к благу манит, подсказывает подсознанию и на зло указует. 17 (27) мая 1606 г. Лжедмитрий был свергнут и убит. Он определенно был одержим дьяволом[281], а потому прародитель зла должен был с радостью принять его. Возможно, это было ему предсказано и даже составляло его умысел. Современник событий государев дьяк Иван Тимофеев записал в своем Временнике мнение, что самозванец принес себя в жертву бесам[282] – самозаклался и стал у них в аду за «святого». И вскоре диковинное стало твориться над его могилой, собирая поклоняющихся из числа падших душ.

В одно мгновение засохли все растения в окрестностях Москвы на 20 миль. Исаак Масса записал:

«Когда тело [Димитрия] убрали, в ту самую ночь в окрестностях Москвы содеялось великое чудо, ибо все плоды, как злаки, так и деревья, посохли, словно они были опалены огнем, да, и так [было] на двадцать миль вокруг Москвы, да и вершины и ветви сосен, которые все время, и зимой и летом, бывают зелеными, повысохли так, что жалостно было глядеть»[283].

Эти сведения подтверждают официальные русские источники: «падем раз на всеплодие»[284]. Поползли слухи. Шведский шпион Петр Петрей докладывал о случившемся:

«После того, как Гришка, или Димитрий, получил такой жалкий конец, некоторые русские распустили слух, что много чудесных знамений бывает у его тела; я расскажу их несколько, хоть сам и не видал их, а слышал от других и немного сомневаюсь в истине, потому что русские охотно занимаются такими лжами, баснями и сказками. Они говорят, что на третью ночь, когда мнимый великий князь лежал не похороненный на площади, вышли из земли несколько свеч по обеим сторонам стола и горели; когда же пришли сторожа и уставились смотреть на это – они пропали, но по уходе сторожей показались опять. В ужасе русские дали знать о том думным боярам государства и знатнейшим лицам. Тотчас же сделано приказание унести оттуда труп и бросить в ров, где нищие и неимущие люди имели свое кладбище.

В то время как переносили его, поднялся по всему городу неслыханно страшный вихрь, сорвавший кровли с нескольких церквей и башни с городских стен: все только дивились тому. Когда похоронили Гришку и народ разошелся, на другой день труп опять очутился на месте у рва, а на нем сидят два живые голубя: когда подходил кто-нибудь, голуби улетали, а когда уходил, прилетали снова.